Максим Осипов - Человек эпохи Возрождения [сборник]

– Сумбур вместо музыки, – кивает Евгений Львович. – Я, честно сказать, ее творчество тоже пока для себя не открыл.

– Сумбур, сумбур… – повторяет Рафаэль. Чем это он так доволен?

Они еще поговорили немного про всякую музыку, и тут Рафаэль заявляет:

– Знаете, к какому выводу я прихожу? Патрон – человек как бы сверхполноценный, да? – но высший доступный ему вид эстетического наслаждения – увы, порядок.

Да, мы поддерживаем порядок. Чего здесь плохого? А этот никак все не успокоится:

– Все ровное, чистое, полированное, немыслимой белизны сортир. Женщины мои о таком, должно быть, мечтают. – На часы глядит. – Опять я опаздываю. Между прочим, говоря о порядке, – мне кажется, это свинство – заставлять вас ждать.

– Я не спешу, Рафаэль.

Борзеет армяшка, думаю. Иди давай. Тебя ж вовремя приняли. Все, будем учить. Что-то я, правда, размяк.

– Молодой человек, – говорю.

– Я вам не молодой человек! Я профессор Московской консерватории!

Смотри, какие мы бываем сердитые! Глаза вытаращил. Первый раз внимание на меня обратил. Я для него – вроде мебели. Ничего, профессор, обламывали не таких. Корректно говорю:

– Евгения Львовича пригласят, как только закончится видеоконференция. – И добавил для вескости: – С председателем Мостурбанка.

Я не то сказал? Смотрю, даже Евгений Львович отвернулся в сторону. А этот зашелся прямо от хохота:

– Мастурбанка! – и ручонками себя по коленям. – Женя, слышали? Мастурбанка!

Львович, мне:

– Нет, – говорит, – быть не может. Это юмор такой.

Да хрен его знает! Пошли вы оба! Но, вообще, действительно, что-то странное. Полчетвертого. Кофе им приготовил. Рафаэль тоже стал кофе пить. Вроде как – помирились. Черт их поймет. Ты ж опаздывал! Сел на подоконник, ногами болтает, профессор.

– Глядите, – говорит вдруг, – что это? Секунду назад вон с той крыши ворона свалилась. И еще одна. Видите? И еще – глядите – взлетела и – раз! – вниз.

Евгений Львович не в окно, на меня смотрит.

– Смотрите, смотрите! – Рафаэль, как маленький. – Хромает, вон – прыгает, как ненормальная к краю – и тоже – бац! Что такое? Вроде, не холодно. Может, инфекция? Есть же, кажется, инфекция птичья. Птичий грипп, а? – Окно открыть хочет. Неумелые ручки. Оставь ты в покое окно.

Звонок сверху. На сегодня занятия отменяются. Потерянное время, Евгений Львович, будет вам полностью компенсировано. Нет, он не возьмет трубку сам.

Черт-те что. Кажется, даже армяшка, который кроме себя никого не видит, стал до чего-то догадываться:

– Но, – говорит, – он ведь все-таки – фигура яркая?

– Да, – отзывается Евгений Львович. – Человек эпохи Возрождения. – Помолчал и потом – любимое: – Все это очень печально.

Женщины возникали в его жизни, как мишени в тире, и сразу занимали все внимание – ненадолго, но целиком. Добившись успеха, понятно какого, он некоторое время еще длил отношения, а потом разрывал. Так все и шло, как должно было идти – он в книжке одной американской прочел, что любовь – это power game, игра кто кого, – английский он знал достаточно, чтобы читать книги по психологии – как добиться успеха, как управлять людьми, – когда начинал свое дело, эти книги очень ему пригодились, теперь их на русский перевели. Становясь воспоминанием, подруги его оказывалась симпатичнее, чем были в действительности: самое ценное в них – изгибы, поверхности, линии – и, конечно, преодоление первого сопротивления, взаимного страха – это запоминалось, а привносимый женщинами беспорядок со временем уходил.

С Лорой, однако, получилось не так, как с другими, – и вместо того, чтоб признать, что эту игру он – да, проиграл, и двигаться дальше либо, напротив, решить, что модель кто кого не универсальна и дала в случае с Лорой сбой, и опять-таки двигаться дальше – зарабатывать деньги, заниматься саморазвитием, знакомиться с новыми женщинами, наконец, – вместо этого всего он сидит у раскрытого окна и стреляет ворон.

Не холодно, хотя декабрь, на градуснике плюс пять, винтовка, оптический прицел – он сидит на подоконнике и сшибает с соседней крыши грязно-черных птиц, одну за другой. Стрелять ворон не так просто, как кажется: надо не только попасть, но не вызвать шума, не говоря уж о том, чтоб причинить кому-нибудь вред. Здесь высоко, кусок тихой улицы, ведущей к Большой Никитской, и вдалеке – тротуар перед консерваторией, краешек памятника Чайковскому. Хорошая у него винтовочка, тихая. От стрельбы становится не то чтобы хорошо, но получше.