Владислав Погадаев - Линия жизни

Наконец Никифор Яковлевич оказался в Кривошеинском районе Томской области на должности заведующего сельхозотделом. Но в августе тридцать седьмого года его арестовали и спустя три месяца расстреляли как участника контрреволюционной шпионско-диверсионной организации. Так семья навсегда потеряла его след: сколько бы ни писали, сколько бы ни наводили справки – всё было напрасно…

В сорок четвёртом году, потеряв всяческую надежду на возвращение Никифора, Евдокия вышла замуж во второй раз. Её новый муж, Харченко Сергей, тоже отсидел в сталинских лагерях и после смерти первой жены остался один с тремя детьми, которых они с Дусей стали растить вместе, поселившись в большой деревне Ярино Пермской области.

* * *

В сорок втором году дочь репрессированного Никифора Трембовецкого, которой тогда едва минуло восемнадцать, познакомилась с ссыльным одесситом Теплицким. Спустя некоторое время его забрали на фронт, а через два месяца, в январе сорок третьего, Ольга родила кучерявого темноглазого мальчика, которого назвала Юрием.

После войны Юрочкин отец прислал Оле вызов в Одессу, но она не поехала. Вроде как, мать не пустила, но, скорее всего, причина была совсем в другом: в конце сорок пятого Оля снова была беременна. На этот раз отцом ребёнка был идейно выдержанный и морально устойчивый коммунист Погадаев Михаил Матвеевич, тридцати пяти лет отроду, свободный и бездетный.

Ребёночек родился в августе послевоенного сорок шестого года. Получилось это как-то очень уж быстро: первого августа зарегистрировали брак Погадаева Михаила и Трембовецкой Ольги, а второго родился их сынок Вл а дюшка. Да, умели старые партийцы, воспитанники товарища Сталина, делать свою работу быстро, хоть и не всегда качественно.

Вскоре Михаил получил новое назначение, и семья переехала в Полазну – большой посёлок на берегк Камы, а спустя год у молодых родился ещё один сын, названный Валерием.

Владька

– Владик, ну-ка скажи, почему у тебя сегодня мамка всю ночь ревела? – мужик лукаво поглядывает на меня, пряча в бороде усмешку. Его волосы, как снежком, припорошены опилками – бригада вятских плотников ставит у нас в посёлке барак.

Я, естественно, не знаю, что ответить, ведь я всю ночь крепко спал с бабушкой на кухне и ничего такого не слышал. Да и не мамка она мне, а вовсе чужая тётка. Ну и что с того, что отец велел её так называть, мою-то маму я помню: красивая, весёлая – она вместе с братьями Юркой и Валеркой осталась где-то в Полазне, а нас с бабулей отец увёз на Платину…

–Ну, чего молчишь? Чего мамка-то ревела? – присоединяется к разговору второй мужик.

Я в сплошном недоумении: чего этим дядькам надо? Тогда из противоположного угла меня подзывает третий и, когда я подхожу, тихо шепчет:

–Да что ты, Владик! Ты им скажи: тебя всю ночь поеби, так и ты заревёшь.

И я громко на весь барак не просто говорю, а кричу: «А тебя всю ночь поеби, и ты заревёшь!» Ответом мне служит гомерический хохот всей бригады, а я, не осознавая значения сказанного, довольный произведённым эффектом, продолжаю играть с приятелями.

Вообще, Палазну я вспоминаю нечасто: здесь, на Платине, у меня уже появились друзья из местной малолетней шантрапы, и наша команда почти всё время проводит на стройке. Огромный барак ещё не поделён на комнаты, но уже подведён под крышу, потолок тоже сбит. Рабочие, разойдясь по разным углам, заканчивют стелить полы и делают перегородки.

Барак – самый большой в посёлке, и не с коридором, как это обычно делалось, а с отдельным входом с улицы в каждую комнату-квартиру. У каждой семьи свои сени, своя кладовка при входе. Строит барак большая бригада вятских плотников. Судя по тому, как ретиво мужики взялись за меня, моя новая мамка прибыла на Платину именно с ними.

Так продолжается изо дня в день: ст о ит мне появиться на стройке, вопрос повторяется в неизменном виде. Ответ тоже не заставляет себя долго ждать, затем следует оглушительный хохот, а я страшно горд собой, тем, что могу так лихо отвечать на вопросы взрослых дядек.

* * *

Новая мамка, про которую спрашивали плотники – уже не первая в моей жизни: однажды, после очередной поездки в Свердловск папа привёз мне «маму с двумя братиками». Где он откопал это сокровище, для меня так и осталось тайной.

Бабуля очень переживала, и, как оказалось, не зря. Однажды, оставив меня на попечение «папиной жены», бабушка отправилась в Свердловск: со здоровьем у неё не всё было в порядке, намечалась операция. Думаю, поэтому она и переживала, оставляя меня на «новую маму». В городе бабушка остановилась у своей сестры Анфисы – тёти Фисы, как мы её звали.