Паоло Соррентино - Не самое главное

В конце концов всегда возвращаешься к мгновению, когда ты начал понимать. И чувствовать.

Увидев, как отец плачет в августе, в себя уже не прийти.

Так все и случается.

Перестаешь замечать жизнь.

Еще одно горе, которое не потрогать рукой и которое бьется головой о стенку.

В конце концов, наберись Ада смелости спросить у отца, почему он плачет, ее жизнь сложилась бы иначе. Наверное.

Ей пришлось бы догонять ушедший поезд и принимать решения, которые казались необязательными.

Она по-другому взглянула бы на то, что в ее жизни нет любви. Впрочем, хотя она и умная женщина, на это ее не хватает.

Как пела Лоредана Берте, “мы придаем любви слишком большое значение”. Вопрос закрыт.

Еще одно ее качество, типичное для суперодаренных людей.

Они ничего не спрашивают, потому что заранее уверены, что знают ответ.

А ведь любой ответ может удивить. Любой.

– Жизнь уже не начнется заново, – сказал отец, когда мать бросила его без лишних объяснений.

Всякий раз, вспоминая слова отца, Ада холодеет.

“Я пошла в него”, – думает она.

Снова лето. Воды в кране нет. Холодильник набит бутылками минералки. Сегодня так принято. Но свет на кухне по-прежнему тусклый. Отец по-прежнему плачет. Аде не спится. Плакать она будет потом. Дни болезни никак не закончатся.

Так говорит певец пиано-бара Пеппино Валлетта всякий раз, когда заканчивается сезон.

“Мне часто казалось: эта ночь перевернет мою жизнь. Но ничего не происходило”.

Он стоит перед пляжем Порто-Ротондо, вглядываясь в туманный рассвет и держа в руках бокал, в котором еще час назад было виски, а теперь, как символ бесконечной печали, остался только растаявший лед.

Воды, противнее на вкус, не бывает.

Пеппино, который в свои семьдесят лет выглядит еще ничего, прибавляет устало:

– Все эти женщины почти ложились на мой рояль, демонстрировали глубокий вырез, очаровательно улыбались, шептали названия песен и умоляли: “Прошу тебя, Пеппино!”

И все меня обманывали.

На следующий день, протрезвев, они меня не узнают. Или делают вид.

Внезапно все исчезает.

Может, утро и нужно для того, чтобы забыть стыд прошлой ночи?

Ночной народ – толпа закомплексованных людей.

При свете все иначе. Днем меня, Пеппино Валлетты, не существует.

Я – оптическая иллюзия.

Если не считать романтической выдумки о рояле, потому что Пеппино Валлетта играет на цифровом пианино “Роланд”, все остальное правда.

– В следующем году завязываю, – шепчет он со слезами на глазах. А вот и неправда. Не может он завязать.

Каждое утро Пеппино убеждается, что мечты растворяются в воздухе. Иллюзии растворяются.

Он снова оказывается в двухкомнатной квартирке над “Твенти” – легендарным заведением на Изумрудном береге, где он выступает уже двадцать шесть лет. Вместе с Пеппино проживает его сын Антонио, которого отец называет “вспыльчивым малым”. Вообще-то у малого серьезное отставание в развитии.

Тридцатидвухлетний Антонио – плод недолгого ночного приключения, которое Пеппино пережил, когда еще выступал в Линьяно-Саббьядоро. Когда мальчику исполнилось шесть лет, мать сбагрила его отцу.

Метелла – так зовут женщину, которая однажды вечером, много лет назад, явилась к Пеппино вместе с молчащим ребенком и объявила:

– Это твой сын.

Потом сказала:

– Вы пока познакомьтесь, а я сбегаю в гостиницу – надену другие туфли.

Вместо этого она решила начать другую жизнь.

Метелла исчезла бесследно, как загадочные, вызывающие ужас люди, о которых по телевизору рассказывают в программе “Пропал без вести”.

Разве забудешь ночь на парковке у “Бочки” – ресторана, где работал Пеппино.

Не забудешь, потому что той ночью возникла семья.

Перед ним шестилетний Антонио – немое, лохматое, некрасивое, беззащитное, усложняющее жизнь существо.

Два глаза, в которых то и дело вспыхивает печаль.

Потерянный, бездонный взгляд: два красивых, печальных глаза.

А зубы кривые.

По шоссе носятся BMW богатеньких буратин, которые пытаются сбить друг друга.

Влажность, как в Стамбуле.

В Линьяно-Саббьядоро вновь появляются живые и мертвые.

Пеппино с Антонио стоят перед “пандой” Пеппино.

Пеппино разглядывает результат прерванного полового акта, оставленный на фикусе за туалетом одного заведения.