Борис Лурье - Дом Аниты

Мои пальцы нащупывают шею и лицо. На горле и впалых щеках кожа свисает складками. Они покрыты неопрятными кустами неровной щетины. Я сдираю с фигуры шапку и щупаю волосы — короткая стрижка, по уставу, с аккуратной бороздой, выбритой по центру.

Я успеваю надеть шапку обратно, и тут фигура начинает дрожать и отступает в темноту шкафа. Я тоже дрожу — мне очень страшно. Фигура, кажется, сделана из какого-то податливого материала — трясется, но не падает. Может, прикреплена к полу.

Очень осторожно я обнимаю ее за талию и прижимаю к себе — фигура в ответ так сотрясается, что я рискую ее уронить. Выпятив живот, пытаюсь ее поднять. Но она ускользает из моих объятий, выворачивается…

Крупный человек, очень тяжелый, хотя от него остались лишь кожа да кости.

— Пожалуйста, прошу вас, дайте мне достать вас из шкафа, — говорю я. Он раскачивается и трется об меня. Кровь у меня закипает, и я умоляю: — Пожалуйста, вы ведь здесь уже давно, без свежего воздуха… Прошу вас, сэр, сделайте, как говорит Анита!

Человек отвечает тихо и тягуче:

— Нет… оставьте меня в покое.

Мне страшно. Если я не смогу достать его из шкафа, женщины вместо него захотят меня.

Тут он скрежещет:

— Хватит! Прекратите эти игры! Я больше не хочу играть.

— Но они хотят еврейского раба. Подумаешь! Вы ведь уже привыкли.

Я тяну его за ноги — чугун чугуном. Я наклоняюсь и пытаюсь взвалить его на спину. Он не сдвигается. Я не понимаю, что со мной, но мои жизненные соки бурлят и выплескиваются. Тут я впервые замечаю его пенис. Он стоит и тверд, как сталь.

И снова тягучий вскрик:

— Рядом с тобой я как будто опять мужчина! Я ничего не боюсь! Пусть эти суки со мной играют. Пусть зато помилуют тебя.

Боюсь, у него немало поводов для тревоги, однако сам я труслив. Я боюсь сильнее, что они захотят превратить в еврейского раба меня. И я сделаю что угодно, лишь бы не быть евреем.

Он с очень прямой спиной выступает из шкафа. Я обнимаю его за поясницу, чтобы он не слишком раскачивался. Мы идем к месту экзекуции — подле стола Аниты. Я снимаю с него шапку и сую ему в правую руку — так полагается приветствовать вышестоящих. И при свете я прекрасно его вижу.

Кошмарное зрелище.

Лицо покрыто гниющими шрамами. Между бровями дыра с полудолларовую монету — выходное отверстие от пули, пущенной в затылок {97} 97 Лурье описывает знаменитый нацистский Genickschuss — выстрел в основание черепа. Символичная рана, инверсия «третьего глаза», если угодно, выходное отверстие. .

От этого небритое впалое лицо еще угрюмее. Может, спросить у него, не хочет ли он побриться перед тем, как предстать перед Госпожой Анитой и Ханной Поланитцер? Но нет, я ничего не говорю. Наверняка дамы предпочтут его в таком виде.

Теперь я спокоен. Никаких последствий, никакой слабости, хоть я и сожалею, что вывел эту фигуру из шкафа. Я мог бы и отказаться. Но теперь уже поздно (обычная моя история), ничего не изменишь.

Я вновь смотрю на Госпожу Аниту и мисс Поланитцер; последняя совершенно раздета — остались только лифчик и туфли. Ханна восклицает:

— Черт бы меня побрал! Ты посмотри на его лицо! — она указывает на меня. — Вылитый твой слуга!

Вылитый я? Он похож на меня? И что?

Он ведь не я — так что какая разница?

— Может, они с этим рабом братья? — Ханна все разглядывает меня. — Ну, или он — экспрессионистская версия. Вариант Макса Бекмана! Или Шмидта-Ротлуфа {98} 98 Макс Бекман (1884–1950) и Карл Шмидт-Ротлуф (1884–1976) — немецкие художники-экспрессионисты, чьи работы были показаны на нацистской выставке Entartete Kunst («Дегенеративное искусство»). .

И затем она с девичьим жеманством спрашивает Аниту:

— И что мы сделаем с этим ЖИДО-О-О-ОМ?

— Наверняка ты что-нибудь придумаешь, дочь моя. Ты очень умная.

У Аниты в руках золотая цепочка — я только что заметил. На цепочке болтается кулон мисс Поланитцер — звезда Давида из чистого золота (я уверен). Анита водит золотым кулоном туда-сюда над пустой ямой, где обитает ее вагина {99} 99 В лагерном контексте «яма» — могила, куда людей загоняли, где их казнили и порой сжигали. В других своих работах Лурье тоже часто упоминает «яму». Вагина Аниты — бездна, где мужчины встречают свою смерть. Позже Лурье упоминает «фашистские ямы» — огромные братские могилы уничтоженных «врагов государства». Интересно также построение фразы: «пустая яма, где обитает ее вагина». Это равно читается и так, будто вагина Аниты сама в могиле. .

— Да, ты очень умная! И к тому же Художник! Дай волю фантазии.