Алексей Баев - Введение в человечность [СИ]

— Ну что, — ехидно спрашиваю, — в первый раз говорящую колбасу видишь? Интересно?

Сказал так, и пожалел моментально, потому что наш научный работник сознание потерял и как стоял, рот разинув, так и рухнул на пол. Теперь-то я его понимаю. Это ж какой стресс человек перенес, ты представь?!

Дальше, конечно, все нормально было, а то бы я, как сам сечешь, с тобой здесь сейчас не сидел. Стойкий народ, все-таки, эти научные работники. Повалялся Николай какое-то время в обмороке, а потом в себя пришел. Куда деваться, не помирать же в одних трусах на грязном полу. Мне тогда страшновато было — а ну, как очнется, схватит меня и в окно вышвырнет от греха подальше. Ничего, пронесло. Интерес, наверное, оказался посильнее страха.

Очнулся, в общем, Колюня, поднялся с пола, кряхтя тяжело, видимо, головой ударился не слабо. Кто ж виноват, что ковра мягкого и пушистого в комнате нет? В общем, на диван уселся, взгляд свой безумный в мою сторону направил и шепчет что-то довольно тихо, так, что я и расслышать-то не могу. А потом, то ли голос потерянный нашелся, то ли страх свой перед неоткрытыми наукой явлениями превозмог, позвал меня.

— Эй, — говорит, — колбаса… Ты взаправду говорящая, или это я тихонечко с ума сошел?

— Взаправду, — отвечаю, — я уникальный в своем колбасьем роде. Сам только сегодня понял.

На этот раз без обмороков обошлось и без истерик психических.

— Ну ладно, — говорит, — коль, взаправду. Чего только на свете не бывает. Кино я недавно смотрел. «Человек-амфибия» называется, так Макарыч говорит, что на реальных фактах основано.

— Человек, — переспрашиваю, — кто?

— Амфибия, — поясняет. — Это значит, что под водой жить может. Жабры у него плюсом к легким, вот… Как у рыбы… Слушай, колбаса, а ты чем говоришь? Рта-то у тебя я чегой-то не заметил.

— Не знаю, — отвечаю, — самому интересно. Молодой я еще, только сегодня на свет белый, можно сказать, явился. Многое мне еще понять надо, многое узнать… Поможете?

— Попробую… Да, колбаса, видимо не прокопченая ты, не все гены в тебе умерли, а то бы откуда разум-то возник? И не простой разум, а, я бы сказал, философский. Твои рассуждения послушаешь, над жизнью начнешь задумываться… Слушай, а тебя не из человечинки ли сделали? Слышал я от нашего сторожа, что от неугодных КГБ — есть такая зловещая организация — избавляется по-дикому. Говорил, что лагеря и ссылки — это цветочки еще… Может и вправду, философа какого антисоветского на колбасу пустили?

— Не знаю, — говорю я, — возможно. Иначе, откуда я такой взялся? Подумать надо… Извините… э-э…

— Николай. Можешь звать просто Колей. И давай без фамильярностей, на «ты», договорились?

— Ага, просто Коля, очень приятно. А я — просто Сервелат. Я представлялся уже, но ты, наверное, не помнишь.

— Слово «просто» не говори. Обращайся — «Коля». Ладно? А то, «просто Коля» — звучит как-то смешно. Как фантастической в кинокомедии про роботов.

— Хорошо, Коля. Тогда я — Сервелат. Тоже без «просто». Я б себе имя другое взял, но, как ты понимаешь, выбора не было.

— Понимаю. Его, выбора, никогда в серьезных вещах нет… Как жить теперь будем, Сервелат? По-старому уже вряд ли получится, а по-новому я еще не пробовал. — Николай выглядел растерянным. Видимо, многое в его голове переменилось с тех недавних пор, как он меня встретил.

— Подумать надо, — отвечаю, — такие вопросы быстро не решаются. Я бы, Коля, на твоем месте, смысл в жизни-то поискал, с целью-то определился б. Пора уже. Вот я, например, человеком быть хочу, а смысл вижу в устройстве твоей личной жизни.

То ли смешное я чего сказал, то ли Николай сам что-то вспомнил, но захохотал он так, что я думал — потолок обвалится. А когда истерика эта, мною непредвиденная, кончилась, Коля, икая изредка, и говорит:

— Давай-ка, брат Сервелатушка, спать. Над твоим очеловечиванием и устройством моей жизни завтра подумаем. Утро вечера мудренее. Тебя в холодильник положить или здесь останешься?

— Положи, — говорю, — напугал ты меня про недокопченость. Вдруг и впрямь протухну. Не хотелось бы. Жизнь-то только начинается!

Ночь я провел в холодильнике. В полном одиночестве. Не протух, но замерз. Вспомнил даже про цепочку какую-то, про которую в лаборатории говорили, что, мол, погибнуть может она от мороза. Но сколько я не ворочался, никакой цепочки, Леша, я на себе тогда не нашел. Морозом, правда, тоже не обеспокоился. Не было его. Поэтому успокоился и заснул. Снов в ту ночь не видел, видимо, устал очень за день. Еще бы, столько нового узнал, столько событий пережил. Я скажу тебе, Алексей, что прошедший день этот, пожалуй, был самым насыщенным днем в моей жизни. Поэтому подробно так его и описывал. Ты не переживай, дальше легче будет.