Фрэнсин Проуз - Изменившийся человек

— Пока. Люблю тебя, — жалким голосом говорит Бонни.

Макс провожает брата взглядом, потом говорит:

— Знаешь, мама, бездомных много, мы другого могли бы взять. Не обязательно этого типа…

— Милый, — говорит Бонни. — Тут не приходится выбирать. Это не то что взять щенка из приюта.

— Я понимаю.

Как получается, что Макс на четыре года младше и на сорок лет взрослее брата? И отца, если на то пошло? Бонни совестно, что она сравнивает своих сыновей. Ну и что, если один старается упростить ей жизнь, а другой заставляет страдать? Бонни любит обоих. С Максом это просто. А с Дэнни — задача, потому что он гораздо больше похож на нее и ненавидит в ней те черты, которые у них общие.

Макс прожимает плечами и пожимает плечо Бонни. Он уже бежит за братом, придумывая какую-нибудь умную реплику, которая снова сделает их друзьями (конечно, за счет Бонни), пока не пришел автобус Дэнни, а за ним почти сразу — его, до средней школы, что находится в двух минутах ходьбы от старшей школы Дэнни.

Через несколько минут после ухода ребят спускается Винсент. Он не спал и слушал?

— Кофе? — спрашивает Бонни. — Как вам спалось?

— Как младенцу! — отвечает Винсент.

Застенчивая улыбка, то, как он медленно, с признательностью отпивает кофе, затем его дружелюбное молчание успокаивают Бонни, что он не кровожадный маньяк, которого она воображала в пять часов утра. Хотя и чувствуется: выражение его лица и жесты рассчитаны на то, чтобы ее успокоить.

— Спал как младенец, — говорит Винсент. — Просыпался с криком каждые два часа.

Только Бонни успокоилась, Винсент напоминает ей, что рано.

— Шутка, — говорит Винсент. — Хотел вас рассмешить. Спал замечательно. Чувствую себя прекрасно.

— Тогда, наверное, нам пора собираться.

— Командуйте, — говорит Винсент.

Улица только что полита, стоит ясное весеннее утро. Винсент и Бонни садятся в машину.

— А огонек на щитке все еще мигает, — говорит Бонни.

— Корпоративная жадность япошек, — поясняет Винсент. — У них все продумано. Так они заставляют вас съездить в сервис, когда еще не надо, и слупят денег в своей гаражной сети.

— Американские машины не такие? — Бонни не нравится, что он сказал «япошки». — От японских отличаются?

— Не обманывайте себя, — говорит Винсент. — Это все японское.

Бонни выезжает на шоссе. В сонном дружелюбном молчании, так же, как остальные ездоки, подвозящие соседей, они едут, пока не замедляется движение и они не оказываются рядом со старым «саабом»-универсалом с вермонтским номером, где трое малышей чуть не ползают по родителям.

— Забывают о детях, — говорит Бонни. — Как можно не пристегивать детей?

Винсент отзывается:

— Я видел статистику, оказывается, с ремнями безопасности вероятность погибнуть при аварии вдвое больше.

— Пристегнитесь, пожалуйста, — говорит Бонни.

— Я уже пристегнулся, — говорит Винсент. — А ваши ребята благополучно отправились в школу?

Как мило с его стороны.

— Кажется, да, — отвечает Бонни. — После обычной утренней психодрамы.

— Ваши дети высокого мнения о вас, — говорит Винсент.

— В самом деле? — Вот до чего дошло. Радуется оттого, что какой-то отставной нацист сказал, что дети ее любят. Конечно, любят. Очень любят. Но ей почему-то хочется знать, как это выглядит со стороны. И это один из многих минусов в положении матери-одиночки. Не с кем посоветоваться. Да и Джоэла она не могла бы спросить: он всегда умел показать ей, какой он сказочный отец и какая несостоятельная мать Бонни. Она позволяет детям помыкать собой. Она не дает им стать мужчинами.

— Они восхищаются вами, — говорит Винсент.

— Неужели?

— Можете мне поверить.

Винсент ею манипулирует? Нажимает на кнопки? Нужна определенная чуткость, чтобы понять, какие у тебя эти кнопки.

— Где вы росли? — спрашивает Бонни.

— В Кэтскиллах. Либерти, Суон-Лейк, в тех краях.

— В «Борщовом поясе»? [27] Так называют сеть пансионов и отелей в Кэтскиллских горах. В них отдыхают преимущественно отпускники-евреи.

— Нет, я рос среди соевых ростков — говорит Винсент. — Мама, типа, тянулась к Нью-Эйджу [28] Нью-Эйдж — религии «нового века», социальное и культурное движение, сформировавшееся во второй половине двадцатого века; претендуют на создание нового глобального мировоззрения, соединяющего науку, религию, оккультизм и мистику, часто с восточными влияниями. Блюда с соевыми ростками распространены в дальневосточной кухне. .