Фрэнсин Проуз - Изменившийся человек

— Я только потом понял, — продолжает Маслоу, — что Винсент не просто стал полноправным членом нашего братства, он еще — и живое подтверждение тех идей, которые я продвигаю в своей новой книге «К сердцам, по одному».

Реймонд смотрит на экран, где появляется книга Маслоу. Будь происходящее не так важно, смотри Реймонд шоу у себя в гостиной, он бы непременно подсчитал, сколько раз за сегодняшнюю передачу покажут эту книгу. Ох, как ему не хватает ребят из ДАС. Сидеть бы дома, с ними вместе, смотреть эту херню и ругаться всласть.

— А вы, Винсент? Вы рассчитывали, что окажетесь живым подтверждением того, о чем писал в своей новой книге Мейер Маслоу?

— По правде говоря, — отвечает Винсент, — я к тому времени книгу уже прочитал.

— Неужели? — изумляется Чендлер.

Неужели, мысленно повторяет Реймонд. Это когда же он успел? Пока ехал на ворованном пикапе от дома Реймонда до города? Пока Винсент жил у Реймонда, он просто физически не мог читать эту книгу. Мысль о том, что кто-то мог такое сделать, сокрушает все представления Реймонда о мире. Впрочем, бывали дни, когда Винсент исчезал в обеденный перерыв, а иногда еще подозрительно долго добирался из мастерской до дома. Реймонд считал, что Винсент с кем-то тайком трахается или выпивает. Тошно думать, что в это время он читал сионистские пропагандистские книжонки. Как-то раз у Винсента заглохла машина буквально в чистом поле, и Реймонд ездил его забирать. Винсент тогда сказал, что остановился помочиться. Неужели он там торчал и читал это вранье? Нет, Реймонд не станет углубляться в эту тему.

— Я прочитал все книги Мейера Маслоу, — говорит Винсент. — Они произвели на меня огромное впечатление. Прежде я ничего подобного не читал. Собственно, люди, с которыми я общался… — Он опускает глаза. Будто ему стыдно.

— Мы вас понимаем, — говорит Чендлер. — И вас не торопим.

Винсент держит отпущенную ему паузу, а затем говорит:

— Я и представить себе не мог, что меня можно спасти так, как пишет об этом Мейер Маслоу. Я и представить себе не мог, что моя жизнь тоже может измениться.

— Но вы хотели попробовать… — договаривает за него Чендлер.

— Хотел, — соглашается Винсент.

И зрители тут же начинают аплодировать — им нравится, как черный человек подсказывает белому, что говорить.

— А что дало вам силы это сделать? — спрашивает Чендлер. — Что дало силы измениться?

Жаль, что Реймонд не может зажать уши — это сразу привлечет к нему внимание, но слушать весь этот треп про корейскую теплицу сил нет.

Реймонд пытается мысленно петь — чтобы заглушить голос Винсента. Но на память приходят только те песни, которые они пели в лагере «Арийского отечества». А с немецкими военными маршами одна закавыка — они не очень-то мелодичны.

Похоже, Винсент закончил свой отрепетированный монолог. Чендлер ждет несколько секунд. А затем, сделав вид, что прислушивается к внутреннему голосу, будто никакой наушник ему в ухо не воткнут и никаким аудиооборудованием на миллион долларов он не пользуется, наклоняет голову и говорит:

— Винсент, доктор Маслоу, а я вот слышал одну историю. Поправьте меня, если что не так.

— Что за история? — спрашивает Маслоу.

Доктор Маслоу, я слыхал, вы мастерски сосете у черных. Но Чендлер этого не скажет. Не дождетесь.

Чендлер говорит:

— Я слышал, когда вы впервые встретились, вы сравнивали ваши татуировки. Вы, доктор Маслоу, попросили Винсента показать его свастику, и сами показали ему номер на руке — из концлагеря.

Винсенту хочется немедленно исчезнуть. Как хотелось бы на его месте любому нормальному белому человеку. А иначе — сиди тут, а зрители пусть думают, что он меряется заслугами с каким-то там евреем, из тех, кто сам себе татуировки делает. К тому же у Винсента нет никакой свастики. Это ему не по чину. Таким молокососам эсэсовских молний хватит. Вот у Реймонда свастика. Может, Чендлер хочет ее посмотреть?

Похоже, Чендлер наступил кому-то на мозоль. Маслоу жжет его взглядом.

— Ну как, покажете ее зрителям? — напирает Чендлер.

— Это исключено, — говорит Маслоу. — Мы не первобытные люди. Мы не дикари с Амазонки, которые демонстрируют свои племенные знаки. Мы — два человека, которые многое пережили и пришли сюда поговорить о том, что для нас важно, а не участвовать в цирковом представлении. Я не стану делать из Холокоста развлечение.

— Хорошо. — Чендлер совершенно невозмутим. Не хочет Маслоу показывать татуировку — черт с ним, идем дальше. — Давайте дадим слово зрителям. У гостей есть какие-нибудь вопросы?