Олег Слободчиков - Сын леса

Мы, не разрушая семьи, превыше ее ставим свою общину. Иначе и быть не может. Мы допускаем даже временный обмен женами, совместное воспитание детей… Так было встарь, не мы это придумали…

Алик, слушавший заумные речи с невозмутимым лицом, не выдержав, хмыкнул.

— Желательно без сексуального контакта, — добавил Сергей голосом, уже слегка сбитым с прежнего тона.

— На кой же черт тогда ими меняться, — откровенно расхохотался чикиндист, — если без контакта?

— А я тебе объясню, — запальчиво заговорил Сергей. Он тряхнул лохматой головой, и в глазах его появился упрямый холодный блеск: — Чтобы не было порабощения личности семьей, чтобы семья не разрушала общину, работая только на личный интерес! Может быть, через тысячи лет, другими, повзрослевшими и разочарованными цивилизацией, мы возвращаемся к родным, вечным, языческим пенатам: к культу земли, солнца, обнаженного тела, к культу рождения и зачатия жизни… Я вижу, ты опять усмехаешься, думаешь, игра?! Зря. В конечном счете общинная любовь — единственно подлинная и разумная — ведет нас к природе-матери. Только через любовь природа обретет живую душу, сердце и разум, и нашими руками сможет восстановить и спасти себя.

Убийство — грех, но мы не отрицаем разумное убийство — охоту и даже должны разумно убивать животных. Ты больше нас жил среди природы, знаешь ее, ты на голову умней нас в этом деле и образованней. И потому ты нам нужен.

— Я школу и ту не закончил — гепетеушник, — усмехнулся Алик. — Мало что из твоей речи понял… Но ты интересно начал про контакт, про жен! — раздавил он окурок. — Я несколько раз брал баб в горы — уже два года, как зарекся.

Последняя сильно бухала, но бичовка была, что надо. Как-то ушел я в город за продуктами, ну и запил. Возвращаюсь, думаю, или сбежала, или сдохла. Прихожу — изба протоплена, мясо вялится, полная кастрюля свеженины на плите.

— Она не подошла тебе? — смущенно и растерянно спросил Сергей.

— Подлюшничать стала, как все. Я, как человек, ей условия поставил: плачу сотню рублей в месяц за поварские дела и стирку. Любовь и продукты — бесплатно. Хочешь заработать на эфедре, все, что нарежешь — твое. И двадцать процентов с продажи шкур. Так она пару куниц продала, деньги пропила и заявляет: «Женись, или заложу. За браконьерство тебя посадят». Я ей говорю: «Ты же сама к этому причастна и меха сбывала». А она: «Я — женщина, меня пожалеют, а тебе хана».

Алик помолчал, насмешливо зыркнул на Сергея. Тот поймал его взгляд, так и не поняв, серьезно с ним разговаривает гость или разыгрывает.

— Вывел я ее на перевал, помог надеть рюкзак, дал пинка под зад, так любовь кончилась… Так что насчет насилия над человеком это я хорошо понимаю.

Сергей долго молчал. Думал. Алик успел раскурить новую сигарету. Колонист тряхнул лобастой головой, заговорил уверенно:

— В сущности, ты стремишься к тому же, к чему и мы, только определяешь границы в отношениях людей и в их правах договором, а не традицией, как мы.

Ты идешь к цели принципиально иным путем — путем индивидуализма.

Но, поживи у нас и, возможно, поймешь, что между нами много общего… И еще: не хвались своими восемью классами. Образование — дело наживное. К тому же оно у тебя есть, только иное.

Сергей встал:

— Не все сразу… Еще не раз поговорим. Пойдем вниз, тебя ждут.

Ближе к полночи в скальном дворике развели костер. Дети уже спали, все взрослые расселись вокруг огня. Алик привычно вытягивал к огню руки с толстыми мозолистыми пальцами. Анна сидела рядом, чуть слышно напевала какую-то мелодию. Отблески огня метались по мрачным выступам скал.

Красными угольками светились глаза кроликов за сетками клеток.

Обнявшись, сидели Виктор с Людой. Алексей, без жены, оставшейся с детьми, шутливо жался к Тане, что-то нашептывая ей на ухо. Она прыскала в меховой воротник тулупчика. Малик, с торчащими из-под шапки наушниками, смотрел на огонь слепыми глазами, качал головой, по крайней мере при Алике он почти не разговаривал; был вежлив и улыбчив, но сторонился всяких попыток наладить дружеские отношения.

Круглая фляга с самогоном приятно холодила живот. Алик встал, шагнул в темень, сделал пару глотков и сел на место, шепнув на ухо Анне:

— Пить будешь?

Она почувствовала резкий запах и неприязненно отпрянула:

— Фу!

В одиночку пить не хотелось — не для того же тащил он сюда флягу. Алик повернулся в другую сторону к Тане, шепнул ей на ухо:

— Бухнешь?

— А есть? — шепотом отозвалась Куколка, едва не коснувшись губками его уха. — У нас сухой закон.