Олег Слободчиков - Сын леса

Скорей всего, стреляли из разных мест, стреляли случайно.

По вытаявшей кромке Алик с Алексеем обошли занесенную снегом ложбину, вышли к одному из ответвлений каньона. Здесь был обрыв, метров на пятнадцать отвесно уходящий вниз. Каньон узкой щелью, поросшей елями, извиваясь, тянулся в сторону Арналау. Впереди были видны еще несколько его распадков, по которым можно спуститься вниз, но они были далеко. Именно здесь был ближайший от Башни спуск. У ног из скалы торчал металлический прут арматуры.

— Мы с Маликом на всякий случай сделали этот ход покруче. Попотели, — пояснил Алексей. — Но теперь любопытные, вроде тебя, к нам без лестницы не поднимутся.

— Почему? — спросил Алик. — Ведь можно и в другом месте подняться на хребет.

— Можно, — подтвердил Алексей, — если знаешь, зачем сюда идешь. А так…

Бредет чудак, любуется красивыми местами, но вот впереди стена. Что же, он будет возвращаться к устью каньона и подниматься другим ходом? Нет, конечно.

Повернет назад, и все дела. Психология.

Впереди внизу виднелась осыпь, возле которой Алика обстреляли в первый раз.

Он вспомнил, как летел котелок. Отсюда стрелять не могли. Скорее всего, стрелок все-таки сидел на жандарме. Именно им заканчивался скальный гребень, похожий на спину динозавра.

Они вернулись к застывшему водяному колесу. Алик обошел Башню справа, перед ним открылось знакомое ущелье. Как на ладони, виден был его маленький домик, прилепившийся к скале. «Ну и устроились! — позавидовал он. — Всякая сволота еще только к леснику подъезжает, а здесь уже все известно».

Вернулись они к обеду. Женщины накрывали стол. Аня стала чуть оживленней, чем вчера, но все равно упорно держала дистанцию, хотя все колонисты с явным азартом подталкивали их друг к другу. «Рвануть домой прямо сейчас, что ли? — раздраженно подумал Алик. — Если спуститься по кулуару, засветло уже не успеть». И тут пришла в голову дельная мысль. Он отодвинул тарелку.

— Ну, спасибо! Накормили, квасом напоили, помыли, обстирали — пора и честь знать.

— Живи! — предложил Сергей, поглаживая окладистую бороду. — Места хватает.

— Кошка у меня брошена голодной. Начнет по лесу шляться — беркуты сожрут или рысь задерет… Да и траву резать надо… Каньоном, что ли спуститься, — будто раздумывая, небрежно сказал он. Зевнул. А сам внимательно следил за лицами сидящих — будто не расслышали или не поняли они его. Только Алексей хмыкнул и стал отговаривать:

— Намучаешься, в каньоне снега по пояс. И ради чего?

— Свиньи там должны быть, посмотреть надо.

— Ну, как знаешь… Тогда уж гости до утра — день короткий… Подумай. А то спустили бы тебя на лебедке прямо на поляну, а там до дома рукой подать…

— Двадцать четвертого декабря будем ждать, — сказал Сергей. — У нас праздник зимнего солнцестояния.

После обеда Алик прилег, уснул. Очнулся в сумерках с тяжелой головой. Не для него такая жизнь. Утром Алексей вызвался проводить его до каньона, принес веревку и сбросил конец вниз. С ними пошел и Виктор, которого об этом попросил сам Алик: кто знает, не полоснет ли этот говорун ножом по веревке?

Виктору он больше доверял. Они прощались на несколько дней. Охота на кабанов продолжалась.

— От нас твоя крыша хорошо видна, — сказал на прощанье Виктор. — Если срочно понадоблюсь, поставь на нее кастрюлю или ведро!

— Договорились! — протянул ему руку Алик.

Перекинув веревку через спину, отталкиваясь ногами от скалы, он быстро спустился, задрал голову. Двое стояли вверху, махали руками. Алексей начал выбирать веревку.

Каньон был удивительно красив — глубок, лесист — местами от одной до другой скальной стены было не больше двадцати метров. И снега здесь было не так уж много. Где-то под коркой льда клокотал ручей. Алик шел, внимательно осматривая все вокруг. Заглядывал под густые ветви елей, в трещины скал — ничего подозрительного. Почему его не пускали сюда? Но ведь почему-то же не пускали? Алик присел на поляне, где весной был обстрелян. Вспомнил, как стояла палатка, как летел котелок. Стреляли с жандарма. Теперь он не сомневался в этом.

К избушке Алик добрался засветло. Кошка была жива и здорова, даже толком не проголодалась, мышкуя, и встречала его радостно, настойчивым мяуканьем как бы упрекая за отсутствие. Запас продуктов — по крайней мере на месяц. Избушка еще не успела промерзнуть и быстро наполнялась теплом. Вроде бы все хорошо!

Но тошно было на душе. Алик знал признаки той самой тоски, что подступала к горлу. Лучше голод: захочешь жить — прокормишься, бывало комбикорм просеивал, чтобы испечь лепешек, бывало, и на одном мясе жил. Лучше похмелье — как ни плохо, а знаешь, что это пройдет. Но когда вся прежняя жизнь кажется кучей дерьма, а будущая такой же кучей, которую предстоит сожрать, вот тогда бывает по-настоящему плохо одному, даже в теплой избушке, в лесу, возле чистого ручья и с запасом продуктов. Запить бы, загулять, и паскудная, безысходная эта пустота вскоре превратилась бы в похмельные муки, а они все равно пройдут.