Виктор стряхнул золу с лица и увидел ухмыляющегося Алика.
— Все-таки это был ты? — спросил хрипло. Облако, пьяно улыбаясь, кивнуло.
— Не очень больно я тебя?..
Призрак пожал плечами, качнулся и стал падать в угол за печку…
Охотник открыл глаза: чуть светила через черное от копоти стекло керосиновая лампа. Была глухая зимняя ночь. Из-за печки выполз Алик, склонился над нарами.
— Мне-то что? — сказал отчетливо. — Убить значит принять на себя грехи убитого. Мне-то теперь полная амнистия.
Хотелось пить, но вода в ведре и в котелке замерзла. Виктор, не вылезая из спального мешка, приоткрыл дверь, достал пригоршню снега, погрыз его, вспоминая видения ночи, прокашлялся и сплюнул на пол.
— Уф! Шугалово! — пробормотал, зарываясь с головой в спальный мешок. Подумал: «Лучше не мешать спиртное с травой». Где-то от кого-то он слышал, что они несовместимы.
Зевнув, он снова уснул и до утра спал спокойно.
Проверив петли и капканы после снегопада, Виктор вернулся в избушку под скалой. Тянуло его туда: висел над душой казус с энтузиастами, не давала покоя незапертая, взломанная ими дверь. Но, возвратясь, он, к своему удивлению, не обнаружил никаких следов посещения избушки после снегопада. Странно: не могли же эти чудики так испугаться, чтобы бросить свои вещи и сбежать в город.
Топилась печь. В чистом небе светило солнце, и с крыши покапывало.
Горы сверкали белизной свежего снега, на глазах вытаивающего на южных склонах и скалах. Дверь в избушку была настежь распахнута. Виктор колол дрова, запас которых, почти не возместив, изрядно потратили непрошеные гости. Ему надоело восстанавливать выламываемый пробой в двери: надо было либо прятать все, до последней ложки, либо перебираться в другое, отдаленное место. А сделать это среди зимы не просто. Подумав, Виктор решил выпроводить беспокойных горожан из этих мест, убедив, что никаких снежных людей-карамаймунов — на территории нет. В том, что Винни-Пух с компанией рано или поздно вернутся, он не сомневался.
И действительно, на следующий день к полудню на тропе показалась группа: впереди, тяжело переваливаясь с боку на бок и пыхтя, с дробовиком в руках, шел лоснящийся от пота Винни-Пух. За ним следовали помощники и помощницы. Они тащили под руки двух женщин в тяжелых шубах. Три парня в городском импортном тряпье вели под уздцы груженую лошадь.
Этих ребят с телевидения Виктор помнил: встречался с ними на выставках художников.
Взъерошив отросшие волосы, он скинул сапоги и бросил их под нары, пританцовывая, пробежался по сырому снегу, наделав следов возле избушки.
Чуть отогрев ступни у печки, он снова вышел на крыльцо и принялся азартно рубить хворост. Каким теплым ни был день, но ко времени, когда подошла группа, ступни ломило, хоть вой.
Винни-Пух даже не поздоровался, елозя взглядом по отпечаткам босых ног. Его круглые глаза полезли на лоб:
— Чего босиком? — спросил, не скрывая потрясения.
— Сапоги прохудились! — бодро ответил Виктор, положил в сторону топор и добавил: — Нервы успокаиваю через голые пятки… Тут какие-то «сидоры» дверь взломали, капканов вокруг понаставили. Сперва думал, догнать и по ушам настучать. Походил босиком — подобрел.
Винни-Пух почмокал губами и, пытаясь хоть как-то восстановить свой авторитет, усмехнулся с бывалым видом:
— Кто же в лесу избу запирает?
— Так ведь туристы — это же такие твари — пакостней мышей, пародируя Алика, громче заговорил Виктор. — Приперся я ночью чуть живой, а тут на тебе — полно народу, да еще в хозяина из двенадцатого калибра палят. Это что? В городе бы так?! Вы бы сразу в ментовку — спасите, помогите! А я с вами по-благородному — всего-то пугнул… Да у меня документ на избу есть! А ваши еще проверить надо.
Только тут Виктор заметил, что оператор снимает его. И режиссер, веселая богемная женщина средних лет, с которой когда-то даже вино пили, его не узнает. И не узнает.
Редактор с режиссером слегка отдышались, решили, видимо, отступить от сценария — зря что ли тащились в этакую даль? Они по-деловому задымили сигаретами, перестраиваясь на неожиданный сюжет. Инженер с помощником устанавливали микрофон.
— Так это был ты? — переспросил Винни-Пух.
— Ну я! — хмыкнул Виктор.
— А повторить завывание сможешь? — ехидно скривил губы толстяк.
Виктор сел на крыльцо и демонстративно начал наматывать прогретые у печки портянки на околевшие ноги, будто ради приличия обувая огромные ступни с черными потрескавшимися пятками.
Читать дальше