Рэйчел Кушнер - Комната на Марсе [litres]

На заборе умер койот и висел на всеобщее обозрение.

Койоты были на аллее за домом, в котором я жила в Лос-Анджелесе. Они трусили по тротуару мимо нашего дома среди бела дня. По ночам мы с Джексоном слышали их нестройные завывания. Джексон притворялся, что ему страшно, и жался ко мне, потому что бояться диких зверей было весело, если они были снаружи, а ты дома, с мамой. Я вспомнила, как Джексон говорил мне, что у койотов морда длиннее, чем у волков, как будто в этом была главная разница между ними.

В тюрьме устроили режим, пока надзиратели отключали напряжение, чтобы снять с забора мертвого койота. Время Энджел Мари Яники осталось в прошлом. Больше отсюда никто не выберется.

Скоро Сэмми должна была выйти на волю. Она собиралась подавать ходатайство на социальное жилье по строгой программе возвращения в общество, обещавшей содействие в трудоустройстве. Теперь она редко показывалась во дворе. Все больше оставалась в камере, подальше от остальных. Когда у кого-то приближается выпуд, то есть выход на волю, враги пытаются как-то подставить такого человека, чтобы ему накинули срок.

В это же время приехала съемочная группа, чтобы снимать фильм про Кнопку и полдюжины других зэчек, которые были осуждены подростками. Кнопка так усердно готовилась к съемкам, словно это был конкурс красоты.

– Тебе нужно выглядеть грустной, – сказала я ей. – Юной. Невинной.

Но это был ее момент славы, и она хотела выглядеть шикарно. Она шила одежду в обмен на укладку волос в учебном косметологическом салоне. Она украла косметику у женщины из соседней камеры, одиночки, которая боялась ее. Она залепила женщине, укладывавшей ей волосы, за то, что та неровно завила ей челку. Она совсем распоясалась, и мы решили выпихнуть ее из нашей камеры.

Киношники снимали весь день в приемные часы, в субботу и воскресенье. В субботу я была во дворе с остальными отбросами общества, которых никто не навещал, а таких было большинство. Кого-то навещали церковники или чужие люди, волонтеры, уделявшие им внимание по доброте душевной. Женщины, которых я знала, виделись с ними, чтобы другие думали, что их кто-то навещает, и ради хавки из торговых автоматов. Я сидела во дворе и стебалась над показушницами, косившими под индианок, чтобы принять участие в туземном банном ритуале. Невозможно было спутать настоящих индианок с показушницами, поскольку индианки держали под контролем табачную торговлю и покупали еду из столовой на свои племенные средства.

В тот субботний вечер Кнопка трещала без умолку об этом документальном фильме. Она собиралась поведать свою историю миру.

– Меня даже не должно было быть в этом месте, – сказала она.

– А что в тебе такого особенного? – спросила я.

Она меня уже достала.

– Мне было четырнадцать, когда было совершено мое преступление. В таком возрасте мозг еще не полностью развит.

Возможно, это было правдой, про детский мозг. Все здесь говорят о выборе, о принятии решений, как будто люди во время преступлений думают о чем-то подобном. Четырнадцатилетка не совершает выбора. Она в плену текущего момента. Когда я была в ее возрасте, я не могла представить ничего дальше сегодняшнего или завтрашнего дня. Но Кнопка все равно бесила меня, ставя себя отдельно от остальных.

Была одна заключенная по имени Линди Белсен, которую осудили в подростковом возрасте, и губернатор смягчил ее приговор. Она была знаменитостью в Стэнвилле. Вокруг нее крутилась группа адвокатов-волонтеров. Они представляли ее дело как историю сексуального рабства. Она застрелила своего сутенера в номере мотеля. Он склонял ее к проституции с двенадцати лет. Это была грустная история, и, возможно, Линди заслуживала свободы, но то, что адвокаты представляли ее как совершенно невинную жертву, напрягало остальных заключенных. Линди Белсен была идеальным лицом активистов свободного мира, которым была нужна образцовая заключенная для их кампании. У нее была миловидная внешность, и она говорила как образованный человек. Но, что самое важное, ее можно было убедительно выставить жертвой, а не соучастницей. Большинство заключенных терпеть не могли Линди Белсен из-за того, в каком свете ее история, сочиненная адвокатами, выставляла остальных из нас. Немногие радовались за нее, когда она вышла на волю.

Серенити Смит перевели в общую категорию. Ее определили во двор «Б», но в строгой изоляции. В общий блок, но в особую камеру, с семью другими зэчками в строгой изоляции, которым запрещалось выходить из камеры. В будущем Серенити планировали перевести в общую камеру. Конан и его трансгендерная группа поддержки намеревались защищать ее. Они созвали сходку по этой теме. Они были на ее стороне. Другие зэчки готовились махаться с ними. Конан со своей группой кобло-спецназа планировал пасти Серенити, чтобы обезопасить ее от Слезы и прочих опасных людей, желавших ей зла.