Холли Ринглэнд - Потерянные цветы Элис Харт [litres]

Holly Ringland

THE LOST FLOWERS OF ALICE HART

© Holly Ringland, 2018

© Лакеева Е., перевод, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2019

Значение: Желание обладать

Pyrorchi nigricans / Западная Австралия

Нуждается в огне, чтобы зацвести. Пускает ростки из луковиц, которые долгое время могли спать. Лепестки бледные, с глубокими темно-алыми прожилками. После цветения чернеют и выглядят так, словно обуглились.

В обшитом сайдингом доме, стоявшем в конце узкой дороги, девятилетняя Элис Харт сидела за письменным столом у окна и воображала, как огонь мог бы преобразить ее отца.

Перед ней на столе из эвкалипта, который смастерил отец, лежала открытая библиотечная книга. Там были собраны мифы об огне со всего мира. И хотя северо-восточный ветер приносил с Тихого океана соленый аромат, Элис чувствовала запахи дыма, земли и горящих перьев. Она читала вслух шепотом:

Птицу феникс поглощает огонь, чтобы она сгорела дотла и возродилась обновленной, перевоплощенной, преображенной – прежней и в то же время иной .

Элис провела пальцем по иллюстрации, на которой феникс восставал из пепла: его серебристо-белые перья сияли, крылья были распахнуты, а голова запрокинута в ликующем крике. Она инстинктивно отдернула руку, как если бы золотые, красные и оранжевые язычки пламени в самом деле могли обжечь. Вместе с порывом ветра в окно ворвался бодрящий запах водорослей; музыкальная подвеска в саду ее матери предупреждала, что ветер усиливался.

Перегнувшись через стол, Элис закрыла окно, оставив лишь маленькую щелочку. Она отодвинула книгу в сторону и, не отрывая взгляда от иллюстрации, потянулась за тарелкой с тостами, которые сделала несколько часов назад. Откусывая от намазанного сливочным маслом треугольника, она медленно жевала холодный тост. Каково это было бы, если бы отца поглотил огонь? Все его демоны сгорели бы дотла, и в нем осталась бы только лучшая его часть – она бы возродилась. Пламя вернуло бы его обновленным, превращенным в человека, которым он временами бывал: человека, который сделал для своей дочки письменный стол, чтобы та могла сочинять за ним истории.

Элис закрыла глаза, представив на миг, что море, шум которого она могла слышать через окно, – это ревущий океан огня. Смогла бы она толкнуть туда отца, чтобы его поглотило пламя, как феникса в книжке? Что, если бы он вернулся, тряся головой, словно пробудившись от плохого сна, и распахнул ей свои объятия? «Привет, зайчонок», – сказал бы он. А может, он просто стал бы насвистывать – руки в карманах, а в глазах улыбка. Быть может, Элис больше никогда не пришлось бы видеть, как его голубые глаза темнеют, наливаясь яростью, и краска сходит с лица, а в уголках рта собирается пена, бледная, как он сам. И не было бы у нее других забот, кроме как угадывать, куда дует ветер, выбирать в библиотеке книги и писать за своим столом. Преображенные огнем, прикосновения отца к телу матери, хранящему в себе ребенка, отныне несли бы только ласку, его прикосновения к Элис – только нежность и утешение. А главное, после появления младенца на свет отец стал бы лелеять его, и Элис не пришлось бы лежать без сна, раздумывая, как защитить свою семью.

Она захлопнула книгу. Тяжелый глухой стук эхом прошел по деревянному столу, занимавшему всю стену спальни. Он стоял перед двумя большими окнами, которые распахивались в сад с курчавыми папоротниками, оленьим рогом и кристией полусердцевидной, за которыми ухаживала мать, пока приступы тошноты не лишили ее сил. Буквально этим утром она пересаживала в горшки рассаду кенгуровых лапок, когда ее согнуло пополам и она бросилась в заросли папоротника. Элис читала за столом. Услышав, что ее мать тошнит, она выскочила в окно и приземлилась на рядки папоротников. Не зная, что еще предпринять, она крепко держала маму за руку.