Стэйси О'Брайен - Сова по имени Уэсли [litres]

Уэсли постепенно становился все менее и менее активным, двигаясь все меньше и медленнее. Какашки начали прилипать к перьям вокруг его задницы. Он уже не мог дотянуться туда клювом, так что я, как терпеливая сиделка, ежедневно чистила его. Он стал периодически кричать посреди ночи, так что мне пришлось даже перебраться в другую спальню, чтобы иметь возможность высыпаться.

Хоть зрение и начинало его подводить, слух оставался все таким же острым. Когда я вставала с дивана на первом этаже, он слышал, как я ставила босую ногу на ковер даже сквозь закрытую дверь своей спальни наверху, и кричал, желая мне доброго утра, а я отвечала: «Привет, малыш!» Несмотря на то что спала я теперь отдельно, мы все равно постоянно общались. Я могла спокойно негромко разговаривать с ним из противоположной части дома, и он прекрасно слышал каждое мое слово.

Я была почти уверена, что у Уэсли совсем скоро начнется линька, так как он требовал все больше и больше мышей. И еще больше. Ошибиться я не могла – есть он просил весьма четким и однозначным звуком, однако я все чаще стала находить на его насесте куски мышей или даже целых грызунов. Возможно, он уже не мог их разглядеть, хотя лапами-то мог нащупать. А может, он становился привередливым? Я давала ему новых мышей, и он набрасывался на них так, словно не ел несколько дней кряду, иногда хватая вторую клювом, еще держа в когтях первую. Он отворачивался от меня и закрывал мышей крыльями. Это было весьма странно – с чего вдруг он стал так трепетно, даже параноидально, относиться к еде? Возможно, у него было что-то не так с пищеварением? Обычно я всегда могла понять, что он хотел до меня донести, но теперь я была в полной растерянности.

Однажды Уэсли по своей привычке висел на краю насеста вниз головой, держась лишь одной лапой и тихо обозревая все вокруг. Когда ему надоедало, он обычно хватался когтями за постеленные на насесте полотенца и подтягивался обратно. Я подошла, как всегда, чтобы помочь ему и подсадить на платформу, но в этот раз он после этого упал с насеста вперед и просто повис там на своем поводке. Я снова усадила его на платформу, он вновь упал. Я отвязала его и посадила на ровный пол, а он упал лицом вниз. Что за чертовщина?..

Я пришла к выводу, что его проблемы с едой зашли слишком далеко и что виной всему был голод или обезвоживание, так что ввела ему внутривенно внушительный объем питательной жидкости и держала его на руках, пока уровень сахара в крови не повысился до нормального. Он пришел в себя – мой диагноз оказался верен. Однако теперь стало ясно, что старый насест ему уже не подходит – он плохо ел, терял силы и не мог уже взобраться на него самостоятельно.

Пора было обустраивать для Уэсли новое жилище. У него была своя огромная переноска, которую он обожал, изначально предназначенная для особо крупных пород собак. В юности она служила ему идеальным гнездом – достаточно места, чтобы ходить, и вполне можно расправить крылья. Я положила внутрь стопку книг, обернув их темными тряпками, соорудив ему мягкий приподнятый насест, и поставила тяжелую белую миску, в которую ежедневно бросала по семь-восемь мышей – так ему было гораздо проще их найти. Теперь он знал, что у него всегда есть мыши, успокоился и перестал постоянно просить еще.

На некоторое время все устаканилось. Я была уверена, что справлюсь с любыми проблемами, которые могут внезапно появиться у Уэсли, – в конце концов, я почти двадцать лет умудрялась решать их, импровизируя и находя выходы почти без какой-либо помощи окружающих. Однако вскоре Уэсли вновь стал просить есть, хотя и знал, что мыши у него были, и это доводило меня до слез. В остальном с ним все было нормально – перья были красивы, как и прежде, он все еще играл с водичкой, умывался и пил, получая достаточное количество жидкости, хотя и недоедал мышей. И все же он слишком исхудал.

Как-то раз, возвращаясь домой от врача, я решила поехать по грунтовке и насладиться загородным пейзажем. Я ехала и слушала печальную шотландскую песню в переводе на ирландский, в которой пелось о том, как молодой парень нашел свою возлюбленную лежащей в постели, погибшей из-за голода. Я учила ирландские песни, и среди них часто, надо сказать, попадались невеселые, но это была какой-то особенно мрачной. И вот я ехала, подпевая, как вдруг заметила у обочины мертвую сипуху. Сердце мое рухнуло куда-то вниз. Я словно увидела своего малыша, своего Уэсли, мертвым. Я остановилась проверить, точно ли она мертва или же просто не может двигаться. Изумительной красоты молодая сова была по виду не ранена, но бездыханна. Внутри зрело плохое предчувствие, меня словно обдало ледяным ветром, хотя солнце светило ярко и грело. Я подобрала сову, аккуратно прижала ее к себе и отнесла на ближайшее поле. Достав из багажника лопату, я осторожно и торжественно похоронила бедняжку. Это был явно дурной знак. Я размазывала слезы по щекам, повторяя: « Нет , я не могу его потерять. Не могу…»