Стэйси О'Брайен - Сова по имени Уэсли [litres]

Машина вихляла, как будто водитель был нетрезв – мне приходилось одновременно следить и за хомяком, и за машиной, да еще и вести одной рукой, но на часах было три часа утра и трасса стояла пустая, так что я не слишком переживала на этот счет. Как выяснилось, зря – в стекло заднего вида ударил свет и раздалась сирена. Просто невероятно. Второй полицейский за день. Да я прямо настоящая угроза для общества.

Я остановилась, опустила боковое стекло, не прекращая делать хомяку искусственное дыхание. Один из двоих полицейских вышел из машины, подошел ко мне и произнес:

– Вы в курсе, что ведете так, будто вы пьяны?

– Да, в курсе, ф-ф-ф, ф-ф-ф . Извините ф-ф-ф, ф-ф-ф . Я просто делаю искусственное дыхание ф-ф-ф, ф-ф-ф хомяку и пытаюсь успеть довезти его до ветеринарной клиники!

– Что-что вы делаете?

Он включил фонарик. Второй полицейский тоже подошел и вместе с сослуживцем заглянул в машину, а тот тем временем наблюдал, как я делаю искусственное дыхание лежащему пузиком кверху на моей ладони хомяку, придерживая ему язык. Через секунду первый полицейский хлопнул по крыше моей машины.

– Давайте, вперед, гоните! За всю свою карьеру не видел ничего подобного. Если это…

Конца его фразы я уже не услышала, поскольку уже мчалась дальше по трассе. Я добралась до клиники, где выяснилось, что хомяк впал в кому, вызванную каким-то припадком. Я целый час делала ему искусственное дыхание, и в конце концов хомяк кашлянул раз, другой и задышал, наконец, сам. Он потом еще долго прожил у меня. Ветеринар не верил своим глазам.

– Черт, где ж вы такому научились-то? – спросил он.

Ну, в общем, я биолог в одной лаборатории в Калтехе…

Я ПРИНЯЛА то предложение от «Аэроспейс Корпорейшн» в Эль-Сегундо. Конечно, было тяжело прощаться со всеми в Калтехе. Работа за компьютером обещала быть сильно скучнее моих каждодневных приключений с животными и биологами.

В мой последний день на работе доктор Пэнфилд выдал мне записывающую аппаратуру.

– Я хочу, чтобы ты записывала звуки, которые издает Уэсли, и приносила нам эти записи, – велел он мне. Я с радостью согласилась на свое последнее задание – приятно было сознавать, что меня все еще что-то связывает с Калтехом.

Дом Вэнди находился слишком далеко от офиса «Аэроспейс Корпорейшн», так что я, скрепя сердце, сказала ей, что съезжаю. У нас обеих в глазах стояли слезы.

– Ну брось, я же не в Африку улетаю, – попыталась я утешить подругу. – Мы сможем навещать друг друга в любое время.

Но мы обе знали, что все уже не будет, как прежде, и что это событие знаменовало конец удивительного и прекрасного периода нашей жизни.

Когда я рассказала о новой работе маме, жившей в Хантингтон-Бич, она сказала:

– Ой, так переезжай ко мне!

– Вместе с Уэсли? – уточнила я.

– Конечно, если только он весь дом не обкакает.

– Да нет, конечно, что ты. Он ведь все-таки твой внук.

Она тяжело вздохнула.

– Что, правда, мам? – спросила я.

– Да, заодно на жилплощади сэкономишь. У меня две спальни пустуют. Тут на велосипеде совсем недалеко до пляжа. Заселяйся, как только сможешь.

И вот пришло, наконец, время покидать дом Вэнди. Я загрузила вещи в машину и засунула Уэсли в переноску. Оставив его на пару минут в уже пустой спальне, я пошла на задний двор крепко обнять верную собаку Кортни. Потом я попрощалась с гусями и лошадьми. Под привычный гогот гусей я вернулась в дом.

Вэнди стояла у двери вместе с Энни, облаченной в изумительное ситцевое платье, идущее к ее длинным, густым кудрям. Она была замечательной девчонкой – задумчивой, осмотрительной и смышленой не по годам. Наконец, я вернулась в спальню за Уэсли. Вэнди наклонилась и попрощалась с ним через решетку переноски. Он, кажется, проникся серьезностью момента и не стал угрожать ей, как обычно, – вместо этого он что-то прощебетал. Возможно, виной всему было то, что он находился не на своей территории.

Я крепко обняла Вэнди и Энни.

– Пока-пока!

– Пока! Будь на связи, не пропадай, ладно? Удачи!

И мы с Уэсли отправились в путь.

Нам предстояла долгая поездка вдоль берега. Уэсли, привычный еще с детства к путешествиям такого рода до Калтеха и обратно, мирно спал в переноске. Мы проехали знак, гласивший «Добро пожаловать в Хантингтон-Бич!», и я опустила боковое стекло. Салон наполнился прохладным соленым бризом с океана.

Мама тепло встретила нас у порога. Она наклонилась поздороваться с Уэсли, и тот вежливо чирикнул в ответ. Выделенная нам спальня оказалась просторной, так что Уэсли должно было хватить места для полетов. Увидев свой насест, он тотчас понял, что мы теперь будем жить тут, все так же вместе, и что все хорошо. Он прыгнул на перекладину, почистил перышки, медленно распушился до предела, а затем отряхнулся с головы до лап, как собака. Вот теперь он окончательно переехал. Вот и все. Многие животные, особенно кошки, сильно переживают из-за таких глобальных перемен, но Уэсли это, кажется, абсолютно не волновало. Оставалась неделя до моего первого официального дня на новой работе. В Калтехе я обычно носила под лабораторным халатом старые треники и футболку, но что-то мне подсказывало, что в «Аэроспейс» такой номер мог не пройти. За завтраком я поделилась этой мыслью с мамой, на что она ответила: