Ирина Щеглова - Кот для двоих [litres]

– Психологи, британские ученые, – забормотала Люся, – все болтают, а толку? Все равно никто не знает, как нормальной бабе устроить свою жизнь, – она почувствовала, как кровь начинает пульсировать в висках, но остановиться уже не могла, – а я нормальная, понимаешь?! Я хотела замуж, чтоб вместе до конца, чтоб дети и внуки, и дом полная чаша, и любовь, и понимание, и нежность. Двое – едина плоть, ведь так? Одно целое! Как может рука изменить голове, или нога печени? Когда болит что-то, страдает все тело. Так и в семье – когда мы «едина плоть», то не страшно стареть и умирать не страшно, да какой там умирать! Жить хочется! Создавать, помогать, любить! Ты говоришь – доверие… А я доверяла, у меня в мыслях не было присматривать за ним, мы же взрослые, мы адекватные, мы вместе живем – это все предполагает честность отношений? Нет? – почти выкрикнула.

– Тише! – взмолилась Ольга, протягивая бумажный платок. – Разбудишь всех!

Люся всхлипнула, высморкалась:

– Прости, я понимаю, ты ведь прошла через все это, думаешь: перемелется, мука будет… Дочку растишь, нового мужа нашла, а я тут сижу, нюни распустила.

Оля пожала плечами, усаживаясь на стул, она подхватила кота, посадив его на колени.

– Ничего я такого не думала.

– Коты, дети, мужья, квартира, бизнес – понимаешь, это все твое, ты сама принимала решения, выбирала, делала ошибки, исправляла их. А я никогда не была самостоятельной.

– Да ладно!

– Да, – кивнула Люся, – отличница в школе, репетиторы, университет – по настоянию мамы, на работу – по знакомству, опять же, связи родителей. И жениха-то я себе там же нашла, не на улице встретила. Я думала, что живу правильно, а если я живу правильно, то со мной ничего нехорошего случиться не может. И все эти истории об изменах не имеют ко мне никакого отношения. – Люся выдохлась и сникла. Может, она не самостоятельная, но не дура. Ольга очень хороший человек, но у нее нет ответов на все вопросы. Так что на этот раз выбираться придется самостоятельно.

Ольга сидела погрустневшая:

– Знаешь что, дорогая моя, давай я тебе валерьянки накапаю и спать уложу, а? Утро вечера мудренее.

Люся согласилась. Валерьянка ли помогла, душеспасительные разговоры, или сказалась усталость, но Люся впервые за несколько новогодних дней забылась глубоким сном без сновидений.

Третьего января она, поблагодарив гостеприимное семейство, возвратилась в пустой дом прадеда.

Третьего же вечером Люся, скрепя сердце, отправилась к родителям. Скандал ожидался грандиозный. Последний раз Люся говорила с матерью по телефону еще перед Новым годом, потом она не отвечала на звонки, лишь написала сообщение, чтоб не волновались: «С Новым годом, я у Ольги».

Не успела войти в квартиру, как мать обрушилась на нее словесным тайфуном, так что Люся стояла в прихожей, вжав голову в плечи и зажмурившись, ждала, когда мать успокоится.

В квартире отчетливо пахло корвалолом – запах беды. Отец бродил в домашнем халате днем! Что на него совершенно не похоже. И оба они – мать, накричавшись, отец, намолчавшись, – наконец затащили ее в гостиную, усадили на кресло и сели напротив на диван. Начался основательный допрос.

Ей пришлось отвечать: как она могла так поступить с ними? Почему не позвонила, не предупредила, не приехала? Сообщение – она считает, что бездушные три слова в телефоне как-то ее оправдывают?

Они задавали вопросы по очереди, когда выдыхалась мама, за Люсю брался отец.

Хорошо, допустим, у нее поменялись планы, но ведь она могла позвонить, рассказать об этом. Да, они понимают, что Люся взрослая женщина, но это предполагает определенную степень ответственности за свои слова и поступки.

Люся ужасно устала. Она сидела в глубоком кресле, зажатая с трех сторон, будто ее загнали в ловушку – не выбраться. Она смотрела в глаза родителей – встревоженные, родные, и чувство вины перед ними росло и росло.

– Людмила, и почему ты ничего не рассказываешь об Алексее? – Мать покраснела, Люся увидела, как дрожали ее пальцы, когда она поправляла безупречную укладку. Без косметики лицо ее казалось сильно постаревшим, и это тоже мучило Люсю острыми приступами жалости.

– Мама, я ушла от Алексея, – медленно выговаривая слова, ответила Люся.

Вероника Сергеевна слишком резко вдохнула, закашлялась:

– А ему ты об этом сказала?! – просипела она. – Он, между прочим, все эти дни обивал пороги, приезжал, звонил, пытался хоть что-то понять.