Евгений Бузни - Александра

Людям хотелось знать все подробности. Их лица напряжены. Нет, они не радуются, не злорадствуют, не смеются. Им страшно не только за неё — уже пострадавшую. В самой глубине сознания толкается о стенки мозга, отдаваясь в сердце и даже желудке, подкашивая ноги и заставляя дрожать руки, страх, что подобное может случиться и с ними, их тоже могут, да и уже насилуют безнаказанно другие силы, похлеще Вадима, с которыми не знаешь, как бороться.

Страх охватывал страну, а Настенька продолжала рассказывать о своём.

Через некоторое время нового обморочного состояния она совсем пришла в себя, когда любовью с нею занимался Вадим. И она спросила его, знает ли он, что с нею были и те другие, на что Вадим заявил, что это нужные люди, и что происходящее с нею сейчас — это его месть Насте за те пощёчины, которые она надавала ему несколько лет назад. Тогда-то, поняв, что явилась для Вадима лишь предметом мести, а не любви, она скинула его с себя, оделась и убежала домой, после чего попала в больницу.

Прокурор поднялся:

— Я хочу задать вопрос подсудимой.

— Спрашивайте, — согласилась судья.

— Скажите, подсудимая, вам часто снятся сны?

— Часто, — буркнула Настенька.

— А приходилось ли вам видеть цветные сны?

— Приходилось.

— Запоминаются ли они вам? Можете ли вы, например, рассказать о них утром своим подругам?

— У меня хорошая память. Могу, конечно.

— Не приходило ли вам когда-нибудь ощущение ночью, что сон — это не сон, а действительность?

— Приходило. Это бывает, по-моему, у каждого.

— Да, бывает. Именно это я и хотел сказать. Не могло ли быть то, что вы нам рассказали о кошмарной ночи, вашим обычным сном? Ведь сколько бы вы не выпили в тот вечер, но выпили, а потому и легко уснули. Могло же вам что-то присниться?

— Я так и сама подумала сначала, — согласилась Настенька.

Прокурор патетически поднял обе руки вверх, медленно разводя их в стороны и, торжествуя, сказал:

— Именно это я и хотел услышать. Это был сон. Я не знаю, есть ли смысл продолжать судебное заседание, когда всё ясно. Однако я хочу всё же спросить вот о чём. Вы занимались когда-нибудь тяжёлой атлетикой?

— Нет, а зачем?

— Вопросы задаю я. Какой у вас вес?

— Около пятидесяти семи килограмм.

— Очень хорошо. А как вы думаете, какой вес был у Вадима, который ростом был на голову выше вас?

— Не знаю.

— А я знаю. Около ста килограмм. Поэтому, если вам удалось, как вы говорите, оттолкнуть его от себя, то есть подбросить в воздух так, что он во время полёта перевернулся и упал спиной на пол, то вам впору выступать на мировом первенстве по тяжёлой атлетике, и уверяю вас, вы выиграете золотую медаль.

Однако вы сказали, что не занимаетесь тяжёлой атлетикой, так что никак не могли скинуть с себя Вадима без его на то желания. Это ясно.

Прокурор сделал движение, словно собираясь сесть, но вдруг вновь повернулся к Настеньке:

— Я позволю себе задать ещё один вопрос подсудимой. Встречались ли вы после этого события с иностранными гражданами?

Настенька растеряно посмотрела на адвоката.

— Возражаю, — быстро сказал он.

— Возражение принято, — согласилась судья.

Прокурор криво улыбнулся, давая понять, что не согласен с судьёй, но всё идёт в рамках закона и у него будет ещё возможность поднять этот вопрос позже. Он сел.

Зал сочувственно смотрел на Настеньку, теряясь теперь в догадках. Прокурор явно одерживал верх. Настенька сама подтверждала его версию. Неужели ей всё пришло во сне, и по этой причине разыгралась трагедия с убийством?

Или действительно у неё было задание КГБ? Как же можно было такую тонко чувствующую натуру использовать в политических играх? Взоры обратились на адвоката, который сидел совершенно спокойно, только пальцы его быстро барабанили по кругленькому животу, обтянутому лёгкой спортивного вида майкой.

Судья тоже посмотрела в его сторону с нетерпением:

— У защиты будут вопросы к подсудимой?

— Разумеется, но сначала позвольте моей подзащитной сесть.

— Пожалуйста, — согласилась судья, — подсудимая сядьте.

Теперь я бы хотел попросить сначала выступить общественного защитника, если у суда нет возражений.

Суд не возражал. Татьяна Евгеньевна, мгновенно покраснев от волнения, встала, глубоко вздохнула, собираясь с силами и затем вдруг её речь полилась так, словно она всю жизнь тем и занималась, что защищала людей:

— Товарищи! Может быть, я неправильно обращаюсь, прошу меня тогда извинить, но мне впервые приходится выступать на суде. Передо мной лежит характеристика Болотиной и я, конечно, могу её прочитать, но, я уверена, что никто не сомневается в том, что она положительная. Я хочу сказать свои собственные мысли, которые пришли, пока я слушала речь прокурора.