Евгений Бузни - Александра

Устроившись на диване рядом с Настенькой, буквально упавшей в кресло, Леонид Евгеньевич попросил девушку рассказать о допросе, и пока она излагала то немногое, что произошло в прокуратуре, адвокат осматривал комнату, медленно переводя взгляд с книжных полок, заставленных многочисленными словарями, учебниками, романами на иностранных языках и видео кассетами, на японский музыкальный центр, телевизор, видео магнитофон, вазоны с цветами, большую пушистую собаку, сделанную из искусственного меха, которую хозяйка по ребячьи посадила себе на колени и теперь гладила, как живую.

Когда Настенька закончила говорить, Пермяков недовольно покачал головой и забарабанил пальцами правой руки по своему округляющемуся животу:

— Зачем вы признались, что убили Вадима? Этого делать вообще не следует. Теперь придётся менять показания.

— Но я же и правда его убила?

— Да откуда вы знаете? Единственное, что вам известно наверняка, и на чём надо стоять до конца, это то, что вы столкнули его с себя. Так?

— Так. Только, Леонид Евгеньевич, я уже просила вас не говорить мне «вы», а то я чувствую себя, как в суде.

— Извини, Настенька. Расскажи мне поподробнее, что и как происходило, как на духу. Ничего, что я мужик. Забудь об этом. Для нас важна каждая деталь, каждая мелочь.

Слушая, он быстро помечал что-то в появившемся из кармана пиджака блокнотике, прерывая иногда вопросами:

— Минутку. Ты уверена, что тебя насиловали трое?

— Почему насиловали?

— А ты что, их сама пригласила к себе?

— Нет, конечно.

— Ты хотела их?

— Да ну что вы?

— Так чего же ты споришь? Каждая вещь должна называться своим именем. То, что делается против желания кого-то, является актом насилия. Но ты убеждена в том, что их было трое?

— Это подтвердилось.

— Каким образом?

— Аль Саид признался в этом работнику госбезопасности Поварову, который беседовал с ним по поводу его болезни СПИДом. С Соковым из МИДа я разговаривала сама по телефону недавно, он говорил мне, что проверялся на СПИД и у него ничего не обнаружено. Он не отрицал, что был со мной.

— А зачем ты ему звонила?

— Это не я, а он мне звонил?

— Почему?

— Как я поняла, хотел загладить свою вину и предложить мне работу за границей.

— Это очень важный свидетель, хотя, боюсь, что он будет отказываться на суде.

— Как же это можно?

— Очень просто. Если он признается, что был с тобой в числе троих, его тут же привлекут за соучастие в изнасиловании. Но пойдём пока дальше. Третьим был Вадим, которого ты, придя наконец в себя, сбрасываешь, что трудно себе представить, учитывая его рост и вес, о котором ты мне говорила в прошлый раз. Однако это произошло. Пусть так. Что дальше?

— Помню, что музыка перестала играть. Я стала одеваться, а Вадим не двигался. Но ведь он был пьян. Я об этом тогда не думала. Схватила простыню с кровати и выбросила в форточку.

— Для чего ты это сделала?

— Сама не знаю. Хотелось со всем этим ужасным покончить. Я думала, что когда Вадим проснётся, то увидит простынь с кровью и начнёт со своими приятелями смеяться.

— Вот, Настенька, самое важное. Ты была уверена, что Вадим жив. Ты не собиралась его убивать.

— Конечно.

— Так-то так, но пока бездоказательно. А как тебе вспоминается, трудно было вытолкнуть простыню? Форточка ведь небольшая?

— Наоборот, очень легко. Там была такая вьюга, что её вырвало ветром из моих рук, как только часть простыни оказалась снаружи.

Адвокат опять сделал запись в блокноте.

— Понятно. Теперь расскажи, пожалуйста, как ты познакомилась с Вадимом. Почему это важно? В статье Аликберова утверждается, что ты сама соблазнила его, зная о высоком положении отца, и чуть ли не выполняла задание органов, связанное с этим.

— Всё это сплошная чепуха, Леонид Евгеньевич. За два года до этого Вадим приставал ко мне со своим знакомством, а Наташа и Вика меня всё время от него отговаривали, как чувствовали, что ничего хорошего от этого знакомства не будет. Но он всё-таки уговорил меня однажды пойти в ресторан, где я ему влепила пощёчины за то, что он назвал моего дедушку дворнягой.

Настенька прервала рассказ, тяжело переводя дыхание. Воспоминание о любимом деде, чуть не нарушило данное себе слово быть сильной. Слёзы готовы были вновь вырваться из глаз. Но, вздохнув глубоко несколько раз, она продолжала:

— Какой-то высокий чин там оказался в то время, и это спасло нас от больших неприятностей. Целый год Вадима не было в институте. Он работал в Англии стажёром. Потом вернулся и стал снова ко мне приставать с заверениями в любви. Сначала я не верила и просила даже моих однокурсников охранять меня от Вадима. Но он был таким настырным со своими цветами и подарками, что просто заколебал, и я сдалась. Честно говоря, как дура, поверила, что он на самом деле влюбился. Ну и поехала на это дурацкое празднование Рождества. Я и подумать не могла, что он всё это устроил и столько времени ухаживал за мной только для того, чтобы отомстить за пощёчины.