Геза Оттлик - Училище на границе

Вместо подштанников все уже давно надевали спортивные трусы, чтобы не терять ни минуты от утреннего перерыва; это придумал уже не Медве, а Середи.

Наши соревнования отсрочили на неделю. Накануне вечером, в среду, к Медве вдруг привязались в спальне. Он сидел на кровати, и Хомола начал выкручивать ему ногу. Медве немного сполз с нее и обеими ногами так двинул Хомолу в грудь, что тот отлетел. Ворон брякнулся между кроватей на пол. Хомола в ярости снова бросился к Медве и, подобрав один его шлепанец, ударил его по носу. Удар пришелся грязной подошвой, и Медве вдруг страшно разъярился.

Он обогнул свою кровать, сорвал с вешалки две плетки для выбивания одежды и одну из них бросил Хомоле:

— Пошли за ширму!

И тут же пошел туда. Машинально поймав плетку, Хомола остался стоять на месте. Он глумливо крикнул вслед Медве: «Тебе что, жизнь надоела, господин чемпион? Мы же хотели тебя только немного помассировать перед соревнованиями, чтоб лучше прыгалось!»

Медве обернулся:

— Пошли за ширму!

И снова двинулся туда. В его поведении было что-то властное; посмеиваясь, Хомола все же последовал за ним.

Они скинули рубашки. Медве, следуя примеру Мерени, обвязал правое запястье носовым платком. Все произошло так быстро, что, пока мы подбежали к ним, драка была в разгаре. Хомола получил удар под мышку и в раздражении попусту хлестал воздух. Подбежал Мерени, растолкал зевак и заорал на дерущихся.

Они прекратили драку. Мерени неистовствовал; я видел, что он с удовольствием отхлестал бы по щекам и Хомолу. Затем он угрожающе умолк, глаза его грозно сузились. «Иди сюда», — кивнул он Медве.

Медве вырвал из рук Хомолы плетку и бросил ее Мерени.

— Иди ты сюда, — сказал он. Его голос дрожал. А глаза потемнели так недобро, что страшно было смотреть. — Снимай рубашку!

Мерени побледнел. Застыв в неподвижности, он уставился на Медве.

— Ну что? — сказал Медве. — Никак, испугался? Сейчас и ты схлопочешь по морде.

Медве явно свихнулся. Я никогда в жизни не посмел бы вызвать на поединок даже Хомолу. Вдруг Мерени сбросил рубашку и переложил плетку в правую руку. Медве не ждал ни секунды, сразу же хлестнул его. Мерени умело защитился и начал его теснить. Я видел, что носовой платок на запястье Медве развязался; он сорвал его левой рукой и, не глядя, отбросил в сторону, он смотрел только на своего противника. Потом он прыгнул вперед и каким-то образом достал Мерени. Тот схватился за лицо: ему расхотелось продолжать драку; он бросил плетку на пол и отступил. Мы тоже подались назад.

Мерени был в тиковых брюках, без рубашки. Выхватив из кармана складной нож, он раскрыл его и сжал в руке. «На колени!» — крикнул он Медве.

Геребен, Середи, Гержон Сабо и я с двух сторон пододвинулись поближе.

— Считаю до трех, — сказал Мерени. — Если не встанешь на колени, я всажу в тебя нож. Раз, два…

Хомолу я не видел. Рядом с Мерени остался только Ворон, он стоял вплотную к его левому плечу, чуть позади, и смотрел в лицо Медве точно так же, как Мерени. Шандор Лацкович и Цако тоже были уже здесь. Кто-то из нас пошевелился, я ли, Геребен или Середи — не знаю. Мы схватили Мерени с двух сторон в тот момент, когда Медве опустился на колени. Схватили довольно жестко. Возникла секундная пауза.

Мерени локтями растолкал нас. Засмеялся. «Трус!» — заорал он на Медве, потом высоко поднял левую ладонь и воткнул в нее нож.

Подобные трюки он уже проделывал и раньше. Но в такой ситуации — никогда. Такие ситуации вообще не возникали, просто были немыслимы. Лицо Мерени дергалось от страшного нервного напряжения; и когда он воткнул нож в ладонь, оно не стало бледнее, он только вдруг прикусил губу, В результате лицо его стало даже спокойнее, точнее — выразительней, ибо беспокойство читалось на нем более явственно. Я оценивал ситуацию. Началось с того, что Медве, как с ним временами случалось, потерял голову; потом среди хлопанья плеток и большой драки его ярость утихла, мало-помалу испарилась, и, в конце концов, он столь трезво и равнодушно опустился на колени, словно обменялся с Мерени ролями. Возможно, он настолько отрезвел, что увидел и нас, стоящих вокруг.

Натягивая рубашку, Мерени окровавил весь рукав. С руки капала кровь. Когда они шли в умывалку, Геребен следом вытирал, размазывал ее тапочками по всему полу. Но мы смотрели не на это. У Мерени была маленькая голова, напряженное лицо. И теперь на подбородке под левым углом рта виднелась крошечная трещина. Кожа лопнула, но капля просочившейся крови тотчас свернулась: несколько пятнышек величиной с булавочную головку обозначили на его лице линию — след плетки. Словно бы он ел хлеб с вареньем. Вот на что мы смотрели. На страшное нервное напряжение измазанного вареньем, маленького неподвижного и бесстыдного лица. Медве встал, отряхнул с колен пыль и пожал плечами. Я подал ему рубашку, взял из его руки плетку и повесил ее на место. Мы стояли вокруг Медве — Середи, Гержон Сабо, Шандор Лацкович и Бургер, стояли и словно чего-то ожидали. Геребен, удивляясь, бросил взгляд назад — на меня. Я посмотрел на Середи, потом на Бургера. Гержон Сабо хлопнул Медве по спине, ухмыльнулся и не спеша пошел прочь. Хомола, все еще голый по пояс, вернулся назад за своей рубашкой. Мы наконец разошлись.