Алексей Понедельченко - Весело и страшно

— Видели награды?

— Чё там?

— Ничего лишнего. Никаких юбилейных, никаких памятных и всей вот этой левой херни! Всё как надо: «За отвагу», «За заслуги перед Отечеством» и так далее. Нормальный мужик был. Боевой!

Мы приехали на кладбище позже всех. Без нас не начинали. Оркестр опять завёл свою грустную музыку.

Гроб опускали уже не мы. А мы снарядили магазины и приготовились стрелять. Наш сержант Серёга достал флажок.

— Как махну, стреляйте. Одним глазом стреляете, другим смотрите, куда гильза упадет. Гильзы все сдать надо. Вопросы есть?

Могилу начали засыпать. Женщины тихо ревели и утирали слезы. Мужчины выжидающе смотрели в яму. Дул февральский ветер. С разных сторон на нас смотрели лица мёртвых и живых людей.

Есть хочется. В бригаде уже обед. Сегодня среда. Это значит, что на первое — молочный суп. На второе — картоха с котлетой. Эх. Когда уже стрелять? Холодно, руки мёрзнут. Мужчина в штатском подошёл к нашему сержанту и что-то сказал.

— Приготовились, ну же!

Все передёрнули затворы. Серёга поднял флажок. Музыканты замолкли.

— Огонь!

Серёга дал отмашку.

Тыдыщ!

Шесть наших АКСов выстрелили почти синхронно. Оркестр заиграл гимн России. Где-то сзади раздался женский крик, переходящий в животный рёв. Серёга поднял флажок. Несколько мужчин встали по стойке «Смирно» и приложили свои правые руки пальцами раскрытых ладоней к вискам.

Тыдыщ!

Всё-таки не бывает бывших военных.

Тыдыщ!

— Гильзы собираем, пока их не затоптали!

Я запомнил, куда упали все три мои гильзы, и быстро подоставал их из сугроба.

— Оружие к осмотру!

Мы встали в одну шеренгу, чтобы предоставить Серёге пустые автоматы.

— Осмотрено!

Я отпускаю затвор, нажимаю спусковой крючок и ставлю на предохранитель.

Откуда-то к нам подошла женщина и протянула пакет с конфетами.

— Помяните, ребята, отца. Он солдат своих, как детей… Мальчишек у нас не было, мы вот только, дочери… Его солдаты уважали, любили. В гости к нам приезжали даже. И по праздникам телефон не умолкал, и телеграммы со всего Союза приходили…

Тут женщина не сдержалась и снова расплакалась. Кто-то из мужчин её увел. На обратном пути мы развязали пакет с конфетами.

— Как звали? Кто запомнил?

Оказывается, никто не запомнил.

— А звание?

— Полковник же. Гвардеец.

— Царствие небесное, товарищ гвардии полковник.

— Царствие небесное. Хороший был мужик.

Прапорщик Хрычкин шёл от КПП в расположение батальона и что-то насвистывал.

Мимо пробежал какой-то очень молодой солдат, не отдав прапорщику воинского приветствия.

— Обезьяна, бля! СТОЯТЬ!

Солдат остановился и развернулся в сторону прапорщика.

— Ничего не забыл?

Солдат краснел, нервничал и молчал.

— Ты что, говна въебал, боец?

— Никак нет!

— О! Он разговаривает и слышит! А теперь ебани на сто метров обратно и еще раз пройди мимо, но только как положено.

Солдат побежал обратно. Проходя мимо прапорщика второй раз, он приложил руку к шапке и громко проорал:

— Здравия желаю, товарищ гвардии прапорщик!

Прапорщик Хрычкин так же приложил руку к шапке и чуть кивнул головой.

Возле казармы батальона, в котором служил прапорщик курили двое ефрейторов.

— Вон те двое, к бою!

Оба ефрейтора упали на землю.

— По-пластунски в курилку! Жопы к земле прижали!

Оба поползли в курилку по земле.

Прапорщик поднялся на второй этаж и вошёл в расположение роты.

— Дежурный по роте, на выход! — крикнул дневальный.

— Почему пол грязный? — спросил Хрычкин и, не дождавшись ответа, пошёл в туалет.

— Один дневальный ко мне! Минута времени, набрать ведро воды и поставить в центральном проходе.

Дневальный начал набирать воду, а Хрычкин справлять малую нужду в писсуар. Когда прапорщик вышел из туалета, ведро с водой уже стояло в коридоре. Хрычкин, изображая футболиста, сделал пару шагов и ударил по ведру ногой. Ведро пролетело метра два. Вода разлилась по полу.

— Хули стоим? Тряпки в зубы и вытираем!

Оба дневальных начали размазывать по полу 8 литров воды.

— Насухо трём! — прикрикнул Хрычкин и, пройдя в спальное расположение, начал заглядывать в солдатские тумбочки.

Его интересовало мыло. В первой тумбе мыло было уставное, со звездочкой. Во второй тоже. И лишь в третьей лежал полосатый кусок Duru.

Хрычкин приложил его к носу и шумно понюхал.

— Во! Что надо! Дежурный! Вот тебе мыло, покроши его штык-ножом в каждый писсуар. Чтобы пахло приятно, понял?