Лана Барсукова - Сочини мою жизнь [litres]

Танины хроники становления сыродела получились немного слащавые и велеречивые, но искренние и простодушные, что придавало страницам обаяние и теплоту. Таня писала от души. Просто душа ее барахталась в сладком сиропе любовного десерта.

Да, ошибался, но кто без греха? Да, мутил с таможней, а кто бы устоял при такой-то рентабельности бизнеса? Да, грабанул своих вкладчиков, но ведь скромно, по масштабам того времени. И зачем вспоминать то, что было еще в прошлом веке? Да, обманывал государство, но разве оно не отвечало ему тем же? Да, много денег заработал, но разве кто-то принес их ему на блюдечке с голубой каемочкой? Кто-то подпер мешком с деньгами дверь его комнаты в общежитии? Что он получил на халяву? Родители помогли только генами, среди которых особо доминантными хромосомами оказались те, что отвечают за упорство и трудолюбие. Да и то, если только это передается по наследству, что спорно. И разве он не заплатил за все сполна? Ожогами на груди и шрамами на душе. И что снится ему? Перекошенное злобой лицо Штыря? Проклятия обманутых вкладчиков? Спины уходящих друзей? Кто-то хотел бы поменяться с ним своими сновидениями? Так что все его достижения выгрызены у жизни и оплачены обломанными зубами, а не получены по дарственной от именитых родственников. Не было у него никаких именитых предков. Это прибавляло ему очарования в стране, где родословную вели только собаки и Никита Михалков.

Турбулентность деловой биографии Лукича точно ложилась на запрос мужской части читательской аудитории. За горами своих неудач и проблем сияло солнце его победы и бросало им лучик надежды. Дескать, и у него были промахи и провалы, отчаяние и безденежье. Однако ж вот чем в итоге сердце успокоилось. Дырки в сыре символизировали нули на банковском счете сыродела. Дырок было много, нулей тоже. И это не раздражало, а скорее обещало пусть и более скромное, но неизбежное вознаграждение всем, кто копошился на ниве российского бизнеса. Не надо опускать руки, нужно набраться терпения и продолжать засевать эту ниву, и когда-нибудь на этой каменистой почве обязательно что-то заколосится. Многочисленные мужья, разорившиеся в пух и прах, зачитывали своим разгневанным женам особо полюбившиеся места из книги.

Женщины же полюбили другие фрагменты, делали закладки на других страницах. Описание личной жизни Лукича было выдержано в тональности деликатности и сострадания. Рассказ о женщинах, с которыми он делил свой путь, а точнее, кров и кошелек, подчинялся той главной идее, что любили Лукича в жизни мало, несоизмеримо меньше, чем он того заслуживал. Лукич выходил каким-то недолюбленным, недоласканным, недокормленным домашними пирогами, обделенным семейным уютом и заботой. Никто даже не соизволил родить ему детей, чтобы и дальше нести в мир хромосому упертости.

Таня писала от души, слабо отдавая себе отчет в том, каким удачным является этот прием с маркетинговой точки зрения. Сколько женских сердец пригорюнится от такой житейской несправедливости, сколько душевных криков уйдет в подушку, сколько задумчивых взоров достанется осеннему вечеру сквозь окна крошечных кухонь. Сотни, тысячи, миллионы женщин на полном основании упрекнут судьбу за то, что та не свела их с Лукичом. А они бы уж обогрели его своими телами, накормили пирогами, нарожали детей и подали бы последний стакан воды. Уж лучше бы ему, замечательному сыроделу, чем своим мужьям, которые при сравнении с героем книги приобретали оттенок мышиной серости и невыразительности. Нереализованные желания и несбывшиеся мечты миллионов российских женщин обрекали их на фантазии под лозунгом «Ах, если бы судьба свела меня с ним…». В этих грезах было много секса или душевности в зависимости от возраста мечтательницы.

Коммерческий успех книги Таня Сидорова пережила спокойно. Она отнеслась к нему как к непредвиденному следствию продуманных действий, то есть как к побочному эффекту, который приятен, но только в качестве приложения к основному результату. То есть к Лукичу, к его расположению, благодарности, встречам и, чего скрывать, бесконечному кружению вокруг собора Василия Блаженного. Популярность была бы очень кстати, но только как десерт, а не основное блюдо.

С основным блюдом, однако, случилась заминка. Официантка-судьба не несла заказанное кушанье. Таня изнывала. Лукич не звонил. Звонили разнообразные не те. А значит, шумиха вокруг книги была лишена главного и единственного смысла. Тане звонили из разнообразных газет с просьбой что-то прокомментировать, звали на какие-то эфиры и ток-шоу, но все это ее не радовало. Популярность, к которой стремилась журналистка Татьяна Сидорова, потеряла для нее былую ценность. Она знала, что для популярности нужно быть или глыбой, как Познер, или мыльным пузырем, как Малахов. К глыбам Таня себя не относила. Быть мыльным пузырем не хотела. Поэтому спокойно пережидала, когда пена популярности спадет сама собой. «Рожденный ползать летать не хочет», – диагностировала Таня свое состояние.