Лана Барсукова - Сочини мою жизнь [litres]

– Про хайп не знаю, но хрень полная. Если она молодая и красивая, то любой на его месте…

– Но он не любой, он будущий депутат Государственной думы. А это обязывает. Пусть живет как хочет, но партия вправе поставить вопрос о совместимости его облика и депутатского мандата, точнее, о несовместимости. Кажется, этого хотели от вас в высоких кабинетах. Хотя вы можете проигнорировать их просьбу…

Упоминание о высоких кабинетах моментально отрезвило Пал Палыча и примирило с незнакомым словом «хайп» и с чудовищным катком под названием «харассмент».

– Делай как знаешь. Уберешь этого сыродела – внесешь непоправимый вклад в дело партии. Но если облажаешься, не пойми меня правильно, я тебя сам укатаю, без всякого харассмента. – В такой затейливой форме Пал Палыч дал добро на проведение операции.

«Сука! – подумал Валериан Генрихович. – Ничего, мы на Игоре Лукиче это оружие испробуем, а потом против тебя применим. Дай только срок, и заговорит твоя секретарша, ой, заговорит…»

«Сволочь! – синхронно мыслил Пал Палыч. – После того как свалит сыродела, надо его помаленьку во второй эшелон переводить. Негатив у меня с ним, похоже, образуется. И секретаршу не забыть уволить, а новую в возрасте взять, хрен с ней, раз времена такие наступили…»

Таня Сидорова давно не видела Петра Симоновича таким подавленным. Точнее, никогда не видела. Он прошел мимо нее в свой кабинет, как нежить, не реагируя на запахи и звуки.

Между тем из бухгалтерии призывно пахло чем-то вкусным, и девочки под руководством расторопной Людки собирались устроить обед в расширенном составе, пригласив на него разносчика пиццы, на которого Людка положила сначала глаз, а потом и прочие части тела. Видимо, он пришел не один, а на пару с анекдотом, потому что комнатка бухгалтерии разрывалась от ударных волн смеха. Обычно Петр Симонович, сидящий за перегородкой, тихо вопрошал: «Когда это закончится?», но сегодня, серый лицом, он молчал и ни на что не реагировал.

Возможно, раньше Таня и не заметила бы удрученного состояния начальника, но после истории с Лукичом он стал для нее особым человеком, опосредующим ее связь с сыроделом. Пусть ничего не вышло и вместо лучезарного будущего ее жизнь крутится вокруг оплакиваемого прошлого, но память – это тоже часть жизни. И Петр Симонович в этой памяти был мальчишкой, который хитростью отжимал у Лукича шоколадные конфеты. Он годился ей в отцы, а она помнила его мальчишкой. Оказывается, и так бывает. Так или иначе, но относиться к нему как к чужому человеку она не могла. Если помнишь человека маленьким, то ответственна за него, когда он станет большим.

Постучав в кабинет величиной с большую собачью будку, Таня протиснулась между принтером и кипой нереализованного тиража.

– Можно?

– Конечно, Танечка. Входите, дорогая.

Такая ласковость не успокоила, а еще больше растревожила Таню. Никогда прежде шеф не называл ее «дорогой». Значит, совсем расклеился.

– Петр Симонович, что-то случилось? Мы можем чем-то помочь?

– Вряд ли.

Кажется, он плохо фокусировал ее. Смотрел в одну точку и думал одну думу.

– Петр Симонович, – позвала Таня, – ау-у! У вас все в порядке?

Он словно очнулся:

– Как тебе сказать? Похоже, нашу газету закроют, а в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо, – и он натужно улыбнулся.

– Как это? Почему закроют? Кто закроет?

– Знать сие нам не дано. Где и кому мы перебежали дорогу, скрыто мраком. Но где-то накосячили, раз за два прошедших дня мы получили тысячу и одну неприятность. Пожарные признали нас злостными нарушителями чего-то там, а какой-то детский психолог обнаружил в названии нашей статьи скрытые призывы к суициду. Ну и так, по мелочи, претензии налоговой службы и общества по охране исторического наследия. Оказывается, мы расширили реликтовый дверной проем, который представлял огромную историческую ценность. На нас, Танечка, судя по всему, объявлена охота.

– Но это же недоразумение, это же так очевидно, – запальчиво ответила Таня, – так не бывает. Надо что-то делать! Куда-то бежать, кому-то писать или звонить, но только не сидеть вот так. Может, это рейдерский захват здания? Или это месть. У вас есть враги? – отдала Таня дань дешевым детективам.

– Таня, успокойтесь. Никуда бежать не надо, это все бессмысленно. Мы не в силах остановить этот каток, пока не поймем, где и кому мы перешли дорогу и чего от нас хотят. В этой истории непонятно одно: почему на меня никто не выходит, ни о чем не просит. Это самое пугающее и нелогичное. Я уже в туалет с телефоном хожу, боюсь пропустить звонок, – попытался пошутить Петр Симонович.