Ольга Фарбер - Ищу квартиру на Арбате

– Семен Георгиевич тебя ждал, ночей не спал.

– Никого я не ждал, – досадливо перебил ее Семен. – Хватит болтать.

Худой мир лучше доброй ссоры – Семен сам научил жену нейтралитету в отношениях со своими возлюбленными. Лариса уважала право альфа-самца на необременительные, полезные для здоровья загулы, блюла лицо семьи и оставалась законной супругой. Взамен Семен по давнему негласному уговору не давал интрижкам перерасти в нечто большее. Или, наоборот, Семен уважал право Ларисы, внесшей огромную лепту в зарождение его карьеры самим фактом своего рождения в правильной семье, на пожизненное замужество. Свою роль сыграла и бездетность Ларисы: единственная долгожданная беременность закончилась выкидышем.

Роман с Катей не был для Семена интрижкой, но, вписанный в канву многолетнего устраивавшего его образа жизни, закончился тем же «худым миром». Обе женщины оказались достаточно мудры, чтобы не ломать его ради «доброй ссоры» у одра умирающего. Катя по привычке немного робела перед Ларисой, оттого будто заискивала и обращалась по отчеству, хотя разница в возрасте у них была не так велика.

Поговорили о погоде в Москве и Тель-Авиве. Катя спохватилась:

– Лариса Владимировна, мама просила записку к Стене Плача отвезти и слушать не захотела, что это другой город и до Иерусалима семьдесят километров. Ведь ее можно с кем-нибудь передать. Я читала. Совсем необязательно самой туда ехать. Мне здесь важнее…

– Вот прям завтра и поезжай, – Семен положил руку на ее плечо. – Попроси у Бога за маму, за Соньку и за себя. Я тебя дождусь, обещаю. А сейчас закажи такси и поезжай в отель, на тебе лица нет. Устала, моя девочка, – Семен ласково погладил ее по руке.

– Конечно, поезжай, – неожиданно тепло поддержала Лариса. – Эти врачи еще плохо знают нашего Семена Георгиевича. Все сроки, которые нам тут обещали при поступлении, слава Богу, прошли. И ничего, держится. Правда, Сема?

Семен кивнул и посмотрел на Катю. В его взгляде читалось: «Поезжай, ничего плохого в твое отсутствие со мной не случится».

Выйдя из палаты, Катя услышала звуки музыки, показавшиеся ей здесь неуместными. «Неужели кто-то может так громко включить радио и слушать его, не считаясь с другими больными? – удивленно подумала она. – Куда смотрит руководство?»

Звуки нарастали, музыканты настраивались, и вдруг… «Да это же Чайковский! – воскликнула про себя Катя. – Вальс цветов из балета “Щелкунчик”!»

Она вышла в просторный холл и остановилась в изумлении, не веря своим глазам.

Посреди холла расположился целый оркестр. Вокруг него стояли больные, многие сидели в каталках. Люди слушали живую музыку. Одна пожилая пара обнявшись, покачивалась в такт.

Катя почувствовала, что задыхается. Отчего? От всего! Всего, что окружало ее в эту минуту. Тяжело, может быть, даже смертельно больные люди слушали Чайковского, в исполнении молодых музыкантов, которые специально приехали в больницу. Сухопарый старик аккуратно поддерживал свою партнершу в танце и вел ее так бережно, будто и весь мир, и она сама были хрустальными.

Катя вспомнила, как в ее детстве в День Победы танцевали ветераны в парке, куда они ходили с бабушкой. Тогда был праздник, торжество Победы, – и здесь, сейчас, на ее глазах происходило настоящее торжество – жизни над смертью.

– Доброе утро, – услышал Семен сквозь утренний сон. Он проснулся и зашелся в долгом кашле. Дежурившая у постели Лариса кинулась к нему. Он отстранил ее, выпил воды и строго спросил:

– Где Катя?

– Ты что, забыл? Она же поехала записку от мамы положить к Стене Плача.

– Ах, да! А это еще кто в дверях стоит?

– Нотариус. Ты же сам просил нотариуса. А с ним переводчик, Иван.

– Мы же на завтра договаривались!

– Сеня, не гневи бога, вот он сегодня смог. Прими его. А то он только через неделю потом сможет.

– Через неделю меня уж не будет. Ладно. Пусть заходит.

В палате стало тесно. Маленький седовласый нотариус в пенсне с большим потрепанным портфелем поздоровался на идиш с Семеном, за ним вошел рослый парень с рябым лицом. За ними протиснулся Алик и поспешил отчитаться:

– Вот, Семен Георгиевич, привел самого надежного нотариуса: Хейфец Шмиль Мотхен.

Нотариус, услышав свою фамилию, закивал головой, достал из портфеля бумаги с печатями, протянул их Семену и быстро залопотал на иврите.

– Что он говорит? Что это за документы? – со злостью сказал Семен. – Я же ничего не понимаю! И зачем это нужно делать на языке, который я не знаю! Чувствую себя полным идиотом!