Эльчин Сафарли - Дом, в котором горит свет

Флора,

в городе С. нет моря. Это первое, что я почувствовала, открыв окна комнаты в пансионе. Воздух тут пахнет старой чугунной плитой, пыльными коврами и разрезанным гранатом. Проспала часа три. Когда проснулась, на столике меня ждали угощения от Нелли: теплый кофе, два розовых граната и бумажный пакет с гужерами. Ох, я предвкушала этот нежный сырный вкус! А хруст золотистой корочки! Объедение! Тут готовят вкуснейшие гужеры (с щепоткой мускатного ореха в тесто). К ним хорошо бокал шоте латур, а не кофе, как сейчас у меня.

Наша комната на втором этаже (ты бы слышала, какая тут скрипучая лестница), рядом с нами – еще одна комната, вроде поменьше. Оба супруга, владельцы пансиона, заботливы и болтливы: они немедленно доложили, что по соседству с нами живет грустный мужчина по имени Ганс, приехал на поиски дочери. «У него с собой всегда печенье с малиновым джемом. Угостил нас. Милый человек, но ужасно грустный».

Перекусила, приняла душ, заправила постель. Нелли оставила записку, что вернется к обеду. Успею погулять.

Когда спускалась по деревянной лестнице, вдруг вспомнила нашу с Франком поездку в Баку. Город-уют на берегу Каспийского моря. Мы тогда только поженились – легкие, свободные, бесшабашные. О Баку Франку еще в детстве поведал его дед Севи, двадцать лет проработавший на нефтяных промыслах. Севи рассказывал, что Баку был городом, где евреи чувствовали себя в безопасности. И мы поехали – пройтись по местам молодости дедушки.

В Баку жили в уютной квартирке с кирпичными стенами и деревянными полами (тоже скрипучими) в Старом городе, как сейчас помню, недалеко от Зеленой аптеки. Утром ходили на местный базар, был сезон инжира. Мелкого, бледно-желтого, медового. По пути домой я съедала полведерка. На соседней улице продавали хлеб, который выпекали в глиняной печи. Отрываешь кусочек горячей лепешки, на нее – белый мягкий сыр или масло с медом, вкусно! После завтрака через Губернаторский садик спускались на набережную. Там нас ждали море, мелкие брызги в воздухе, беспокойные чайки.

В памяти отчетливо вижу лицо Франка тех дней. Обгоревшие на бакинском солнце щеки, взъерошенные волосы, взгляд озорного юнца, опьяненного первым свиданием. Я смотрела в его глаза, и чувство, что знаю его давным-давно, заставляло сердце биться сильнее. И его мысли, и признания в ветреных переулках – будто уже когда-то проживала именно с ним, быть может, в прошлой жизни. Счастье, что в этой мы встретились снова. Letum non omnia finit [26] Со смертью все не кончается ( лат .). .

Мы все время ищем любви вовне: мол, придет тот единственный и откроется дверь счастья. Это ложный ориентир, девочка моя. Найти счастье в себе – вот в чем задача. Как только она будет выполнена, ты встретишь того, с кем не будет никаких задач. Вы просто пойдете вместе. И никто не знает, как долго продлится ваш путь. Еще напишу.

Люблю,

Ани

Флора,

мне повсюду тут мерещится прошлое. Город С. выворачивает карманы, из которых выпадают маленькие послания, так и не переданные тем, кому адресованы.

Вижу себя и Бориса в нашей квартире. Субботнее утро, за окном снег. Накрываю на стол – будем завтракать – подогрела хлеб, достала сливочное масло, открываю банку брусничного джема. Борис сидит за столом, делает первый глоток чая. Листает книгу. Мандельштам. Читает полушепотом: «Я наравне с другими хочу тебе служить… От ревности сухими губами ворожить… Не утоляет слово мне пересохших уст, и без тебя мне снова дремучий воздух пуст».

Он поднимает на меня глаза и накрывает своей рукой мои измазанные джемом пальцы. Помню то острое ощущение всепоглощающего счастья, погребающего под собой камни, лежащие на сердце.

Мне не хватает завтраков с ним. Мне не хватает Бориса. Девочка моя, мы не переставали держаться за руки.

В одной старой французской песне есть такие слова: «Все то, от чего мы страдаем, растворяется, исчезает в объятиях любящих людей». Я пела эту песню маленькой Саре, когда посреди ночи, напуганная страшным сном, она прибегала в нашу с Франком спальню. Маленькая, в пижаме с розовыми дельфинами и взмокшей шеей. (Как она вкусно пахла – Франк утверждал, что барбарисовыми леденцами, а по-моему, цветами, весенними и непременно голубыми.)

Мы с Сарой залезали под мое одеяло, крепко-крепко обнимались, я напевала ей песенку, и она засыпала. Потом Франк брал ее на руки, возвращал в кроватку.