Ирина Оганова - Часы без циферблата, или Полный ЭНЦЕФАРЕКТ

Неожиданно предложили путёвку в ялтинский ведомственный санаторий – за хорошую работу, в виде поощрения. Путёвку на одного дали, он сначала решил отказаться, хотя Зинаида совсем и не против была – пусть съездит мозги проветрит. А тут Света тоже подсуетилась и путёвку себе пробила, только пораньше уедет. Стёпа места не находил от счастья. Неужели вместе будут?!

Он мысленно вдыхал ракушечный запах Чёрного моря, ощущал каждой клеточкой зной южных вечеров, и не беда, что будут жить в разных комнатах, он с соседом, и она, по всей видимости, не одна. Представлял, как соорудит шалаш из веток и любой другой ерунды на самом берегу, вдали от людей, и они будут считать звёзды ночами, слушать шум прибоя, встречать рассвет. Уже поспеют персики и первый янтарный виноград.

Исхитрился Свету в аэропорт отвезти. Прощались по-быстрому, каких-то пять дней и увидятся.

Была суббота. Тамара ещё спала. Степан бегал, собирая последние мелочи, вот-вот такси подойдёт. Он даже не понял, зачем решил позвонить Светочке перед дорогой – то ли чувства переполняли, то ли испытать радость от того, что она его ждёт, как не ждала никого и ничего в своей жизни. Зина возилась на кухне и вряд ли могла что-нибудь услышать. Света подошла сразу и сонным голосом защебетала от неожиданности. Степан улыбался и тихо говорил ей что-то нежное и очень личное. Потом он, как что почувствовал, обернулся и увидел застывшее от ужаса лицо Зины.

– Что это значит? – она орала на всю квартиру, истошно повторяя одну и ту же фразу.

«Господи, какая она уродливая, когда кричит!» – подумал Степан.

Зинаида подбежала к нему и попыталась вцепиться в лицо своими длинными красными ногтями, очень похожими на цвет губ Клавдии. Он пытался схватить её за руки, остановить. Всё было бесполезно! Казалось, от своей ненависти она сошла с ума. На крик выскочила сонная Томочка. Зинаида сыпала оскорблениями, называла его дрянью, шелудивым псом, мерзостью… Он продолжал молчать. Ему не было страшно, он просто не знал, что делать.

– Ты никуда не поедешь! Ты слышишь, мерзавец?

Он всё слышал, но находился в необъяснимом состоянии полного равнодушия. Пошёл на кухню, открыл холодильник. В морозилке лежала недопитая бутылка водки. Он достал гранёный стакан, налил доверху и залпом выпил.

Выглянул в окно, такси стояло у самой парадной.

Зинаида следовала за ним по пятам, не утихая. Рядом с ней – Тома в смешной фланелевой пижаме, из которой она давно выросла, и длинные штанишки превратились в бриджи. Томочка! Он посмотрел на её испуганную мордаху и мысленно прижал к себе.

Таксист нервно курил, ожидая пассажира, терпеть не мог, когда долго выходят, главное, чтобы не ложный вызов. Степан схватил чемодан и помчался по лестнице так быстро, словно боялся передумать.

– В аэропорт!

Старая «Волга» со скрипом тронулась с места. Замелькали дома, высокие тополя тянулись к солнечному свету, прохожие, как всегда, шли по своим делам. Он вдруг вспомнил все свои детские страхи и отчётливо представил, как подлодка ложится на дно без единого шанса всплыть. Тогда, в детстве, он сильно испугался, когда отец сбросил его в воду на большом расстоянии от берега – значит, внизу что ни на есть настоящая глубина, перестал бороться и позорно наглотался противной солёной воды.

– Я больше не боюсь глубины, отец! Вообще не боюсь!

Он говорил громко, и таксист удивлённо посмотрел в зеркало: «Придурочный, не иначе! А с виду человек как человек!»

Он увидел её в одиннадцатом классе, вернее, видел и раньше, но без особого внимания – девочка как девочка, симпатичная. В школе перед новогодними каникулами организовали костюмированный бал, и она пришла в костюме Мальвины. У неё было редкое имя Серафима, большие серо-голубые глаза и звонкий хрустальный смех. Иван никогда раньше этого не замечал, хотя они часто сталкивались в школьной столовке: она училась в параллельном классе, и их столы стояли как раз напротив.

Скорее всего, костюм Мальвины произвёл на него такое странно сильное впечатление, особенно голубой парик с огромными синими бантами, и эти глаза, которые выдавали в ней очень ранимую, сентиментальную девчонку. В ней была какая-то необыкновенная трогательность, даже больше – природная нежность, её обязательно хотелось жалеть и оберегать. Ваня всегда жалел всех – и бездомных собак, и подстреленных голубей, и мальчишку из соседнего подъезда в инвалидной коляске. Он давно решил, что после школы обязательно пойдёт в медицинский, хотя вид крови и всего, что с этим связано, переносил с трудом.