Ирина Оганова - Часы без циферблата, или Полный ЭНЦЕФАРЕКТ

По лестнице поднимается дурак дураком, хоть букет выбрасывай. И чего надумал?! Подошёл к дверям, звонить собрался. Голос истошный слышит, на Светкин похожий. Вроде ругается с кем-то… Растерялся, не понимает, что и думать. Позвонил в дверь, потом ещё раз. Она не сразу открыла, глаза бегают… Не видел её такой. Рядом мужик какой-то и Таня, за него прячется, ревёт – по лицу видно, хоть и без единого звука, слёзы сами по себе ручьём катятся. Стоит Олег, не понимает, то ли разворот-поворот, то ли порог переступить, да ещё и букет в руках. Дурная история!

Пётр Алексеевич с дочкой должны были ещё днём приехать, а заявились к вечеру, Аллу Сергеевну навещали – санаторий по пути, что не заехать? Светка крик подняла – зачем переться было, коли та и сама завтра возвращается. Ей с самого утра неспокойно, как скребло что-то внутри, покоя не давало. И вот на тебе!

– Я не вовремя, наверно? У вас тут семейные разборки! – Олег протянул Светлане ненавистные гладиолусы, подмигнул Танечке и уже готов был раствориться, неприятно, что в чужую жизнь случайно влез, и мужик Светкин выглядел нелепым и испуганным.

– Нет! Не уходи! Это Пётр, отец Танин… Привёз её из летнего сада, – она пыталась успокоиться и взять себя в руки.

Пётр Алексеевич всё понял и стал натягивать ботинки. Они с трудом налезали, он кряхтел, просовывал палец под пятку, что-то бормотал, и выглядело это совсем не смешно. Олегу не по себе; с другой стороны, вроде и неправильно взять и свалить запросто, без объяснений. Таня вдруг начала реветь в голос, но к отцу не приближается, видно, мать боится. Не удержалась, подбежала, руками обхватила и всхлипывает жалобно:

– Папа, папочка! Не уходи! Забери меня с собой! Папа!

Олег не выдержал:

– Да что это у вас тут происходит?! Что за трагедии такие?! Чёрт знает что творится! Света!

– Танюш! Так я тебя завтра к вечеру или послезавтра заберу. И мама не против. Да, Свет? – слёзы ладонью дочери вытирает, улыбаться старается.

– Не против, не против! Всё! Хватит тут концерты закатывать. Таня, иди в свою комнату, – Света стоит, ещё чуть-чуть – и сама разрыдается.

Пётр Алексеевич с трудом вырвался из совсем не по-детски крепких рук дочурки, схватил плащ с вешалки и, странно кланяясь, выскочил из квартиры, протянутую руку Олега не заметил. Таня в комнату свою побежала и впервые со всей силы дверью хлопнула.

– Вот соседям праздник устроили! Целое представление! Гадают, наверно, был мордобой или нет? Пойду цветы в вазу поставлю. Не люблю гладиолусы с детства, – зачем-то сказала Светлана. – Мне их бабушка всегда на первое сентября покупала. В первый класс провожала, родителей не было, не помню, по какой причине, может, и выпивши были, постеснялись. И так каждый год…

Тишина убивала обоих. Каждый думал о своём, и, казалось, они столкнулись с огромным айсбергом, обойти который не представлялось возможным, и он стал зловещим напоминаем, что, помимо квартиры 22 по проспекту Ветеранов, существует ещё целый мир, и кому-то надо на что-то решаться, по-старому уже не получится.

Молчание нарушил Олег:

– Пошли чай пить.

– Ты останешься?

– Нет… Не сегодня…

Ему надо понять, что дальше. Это сцена не отвратила его, нет, но всё становилось сложным, и на него ложилась какая-то ответственность, к которой он совсем был не готов. Шляться к ней время от времени было не по-мужски, неправильно. Света ни о чём не просила, от неё уже ничего не зависело.

– Может, Таню позовёшь? Что она там одна в комнате прячется? Жалко её…

– А меня не жалко? – Света опять по привычке уставилась в окно.

Снова зарядил дождь, видно, теперь надолго, и его переливчатое шуршание успокаивало. Жёлтые фонари освещали свежевыкрашенные скамейки на чугунных лапах, и они, мокрые, блестели, как покрытые лаком.

– Скоро пойдут грибы… Ты любишь собирать грибы? В Питере все грибники и рыбаки! – Олег улыбнулся. – Люблю раннюю осень. Дождь люблю. Мальчишкой на велике под дождём гонял. Мать домой загнать не могла. Пойду я, наверно. Поздно. Устал как-то…

Она молча проводила, в дверях не стояла и впервые не слушала его уходящие шаги. Посреди гостиной так и остался стоять Танькин чемодан: «Нет сил! Завтра разберу».

Она заглянула в детскую.

– Есть хочешь?

Ответа не последовало. Таня делала вид, что читает книжку, и даже не подняла голову.

Воевать не хотелось, кричать не было сил: «Что они там с ребёнком сделали?! Не узнать! Скоро совсем неуправляемая станет!»

Пётр вышел на улицу, зонтик забыл у Светланы, вернуться невозможно. Стоял под козырьком подъезда, потом решил добежать до соседнего. Лужи пузырились, и казалось, это затянувшееся светопреставление никогда не закончится. Захотелось стать прозрачным, бестелесным, чтобы даже дворовая собака не признала.