Юрий Поляков - Треугольная жизнь [сборник litres]

– Смотри на своем крутом повороте яйца не потеряй! – пробурчал Гоша, подозрительно принюхиваясь к чаю.

– А нельзя ли так, – предложил Олег Трудович. – Они на четыре с половиной сантиметра свою колею увеличивают, а мы на четыре с половиной убавляем свою.

– Олег Толерантович, тебе надо в Кремле заседать, а не «челночить»! – захохотал Каракозин.

Колеса переставили, и они покатили дальше – в Польшу. На смену свеженьким церквушкам, полуразвалившимся деревням, раскисшим грунтовкам и раскидистым колхозным полям явились костлявые костелы, глянцевые после дождя шоссейки, аккуратные домики под черепицей и мелко нарезанные обработанные участки.

В Варшаве они расстались. На прощание многоопытный Гоша посоветовал профессору:

– Цену не спускайте, пока не начнут гнать в шею. «Котлы» водонепроницаемые?

– Только одна модель, остальные проницаемые.

– Плохо, – покачал головой Гоша.

– Нормально, – вмешался Каракозин. – Непроницаемую модель положите в банку с водой и показывайте в качестве образца. Говорите: остальные такие же… А правда, что Ницше болел сифилисом?

– Выдумка! Он просто сошел с ума.

– За что люблю философов – так это за оптимизм! – вздохнул Джедай.

Юрий Арсеньевич отправился в рейд по часовым магазинам Варшавы, а они покатили свои тележки к большому стадиону, переоборудованному под вещевой рынок. Башмаков поймал себя на том, что растянувшаяся километра на полтора толпа русских, ринувшихся с товаром от поезда к стадиону, если посмотреть сверху, действительно чем-то напоминает оживленную муравьиную тропу.

В первую поездку он заработал сто шестнадцать долларов и еще привез Кате ангоровый комплект – перчатки, шапочку и шарф, Дашке – джинсовую куртку на синтетическом меху, а себе – огромный никелированный штопор с ручкой в виде сирены со щитом и мечом…

Эскейперу захотелось вдруг взять штопор с собой. Конечно, это смешно – тащить на Кипр, кроме сомиков, еще и дешевый польский штопор! В Ветином замке, оказывается, даже слуги имеются – греческая семейная пара. Если бы тридцать лет назад пионеру Олегу Башмакову, названному так, между прочим, в честь молодо гвардейского вождя Олега Кошевого, сказали, что у него будут слуги, он, не задумываясь, дал бы обидчику в ухо!

Эскейпер вообразил, как они с Ветой утром нежатся в широкой постели, возможно, даже занимаются утренним сексом или как минимум целуются, а в это время горничная на подносе втаскивает в спальню завтрак.

«Надо все-таки пломбу поставить!» – подумал Башмаков, нащупывая языком острые края отломившегося зуба.

Случилось это два дня назад, и язык еще не привык к перемене во рту, как, наверное, слепец не сразу привыкает к исчезновению из комнаты какой-нибудь мебели, знакомой на ощупь до мелочей, до царапины на полировке…

«Хреновина какая-то в голову лезет!» – удивился Олег Трудович, отправляясь на кухню искать штопор.

Он нашел штопор под ворохом целлофановых пакетов от продуктов, которые Катя никогда не выбрасывала, но, отмыв, аккуратно складывала в ящик. Сирена давно облезла. Когда Башмаков покупал ее в сувенирной лавочке, она была серебряная, а щит и меч – золотые. Пожилой поляк, упаковывая покупку, сказал на довольно приличном русском:

– Россию люблю. Но почему вы предали Варшаву в сорок четвертом?

– Это Сталин виноват… – ответил Башмаков.

– Матка Боска, у вас теперь во всем Сталин виноват!

– Сами вы, поляки, во всем виноваты, – засмеялся Каракозин. – Выбрали гербом какую-то девицу с хвостом, дали ей в руки кухонный ножик с тарелкой и думали, что она вас защитит!

– А вы… – начал было поляк.

– А у нас герб – мужик на коне и с копьем, Георгий Победоносец. Попробуй победи!

– Победили, – усмехнулся торговец. – Вы к нам теперь за пьенендзами ездите. А про наш герб, пан, больше никому так не говори – побить могут!

Башмаков потащил желающего продолжать дискуссию Каракозина подальше от греха, но спор этот ему запомнился, и он даже потом размышлял, смог бы сам, к примеру, дать в ухо иностранцу, назвавшему, скажем, двуглавого орла – чернобыльским мутантом или как-нибудь иначе, но тоже обидно. И пришел к выводу: нет, не побил бы, а посмеялся с ним за компанию. В этом вся и беда!

Гоша накупил для будущего ребенка бутылочек, распашонок и памперсов. А Каракозин все деньги ухнул на умопомрачительное вечернее платье с французской этикеткой. С тех пор они ездили в Польшу каждый месяц, научились угадывать конъюнктуру, торговаться с оптовиками, любезничать с польскими старушками и льстить «пенкным паненкам», которые курили как паровозы, командовали своими мужиками и решали – покупать или не покупать.