Эшколь Нево - Три этажа

Автобуса все не было. В конце концов из будки вышел дежурный и сказал нам, что в субботу вечером автобус не ходит. Надо идти пешком до перекрестка Призраков, а там ловить попутку. Она крепко обняла меня и сказала: «Пока, Нонни». – «Ты что, Лелет, – сказал я, – я тебя одну в такой темноте не отпущу. Я тебя провожу». Она удивилась: «А разве тебе можно уходить с базы?» Я соврал, что можно. Разумеется, покидать базу было строго запрещено; мало того, через два часа после окончания Шаббата у нас по расписанию была перекличка. Шансы, что я вовремя вернусь назад, стремились к нулю. Короче, я ушел в самоволку. Чем я рисковал? Вылететь с курса. Автоматом. Без суда и следствия. Но это было сильнее меня. Я просто не мог допустить, чтобы она посреди ночи стояла одна на перекрестке Призраков. Даже если это означало, что меня попрут с офицерских курсов.

Тут недавно была одна история, в лесистой части Кармеля, ты наверняка про нее слышал. Друзы напали на парочку на придорожной стоянке возле «Маленькой Швейцарии». Неужели не слышал? Они отогнали парня, а девчонку изнасиловали. В ходе следствия он сказал копам, что слышал ее крики о помощи, но не вернулся, потому что боялся. Нет, ты мне скажи, это мужик? Это выродок, а не мужик. Я бы нашел булыжник покрупнее и размозжил этим друзам головы. А вернее всего, вообще не ушел бы со стоянки. Встал бы между друзами и девчонкой и сказал бы: «Если вам так ее хочется, сперва убейте меня».

В ту субботу мы с Айелет вместе дошли до перекрестка. Она рассказала мне историю одной своей знакомой, с которой вместе служила. Про нее болтали, что у нее роман с офицером. Тут же она по ассоциации вспомнила фильм с Робином Уильямсом, который смотрела в субботу без меня, потому что меня не отпустили в увольнение, а от Робина Уильямса перескочила к фильму «Доброе утро, Вьетнам!» и заявила, что, по ее мнению, на наше поколение, не участвовавшее в больших войнах, сильно повлияла киношная война во Вьетнаме. Я слушал ее, время от времени вставляя собственные комментарии и стараясь не выдать свою нервозность.

Только посадив ее в машину и убедившись, что в салоне чисто, а водитель носит очки, я как безумный бросился на базу. В жизни я так быстро не бегал. Если бы измерить мою пробежку секундомером, я бы обошел трех эфиопов, занявших первое, второе и третье места, и побил бы рекорд офицерских курсов за всю их историю. Я опоздал на перекличку на пять минут. Но командир взвода сам опоздал на полчаса. Я чудом не вылетел с курсов. После церемонии, посвященной окончанию курсов, я рассказал Айелет, как рисковал в ту субботу. Я вообще не люблю вранья. Она сказала: «Ты с ума сошел. Я бы прекрасно добралась одна». На что я возразил: «Если бы меня отчислили, я бы расстроился, но за несколько месяцев принял бы это как данность. Но если бы, не приведи господь, с тобой что-нибудь случилось, я бы не смог дальше жить».

Я рассказываю тебе все это, хотя, если честно, шагая вдоль обочины Четвертого шоссе, думал совсем не про это. До самого перекрестка я размышлял о том, что у Айелет суровый, возможно слишком суровый, характер и что мне, возможно, имеет смысл найти себе кого-нибудь посговорчивей. Дойдя до перекрестка, я стал думать о своем отце. Память иногда играет с нами странные шутки. Я вдруг почему-то вспомнил, что он однажды выкинул. У Мики, моего брата, с шестнадцати до восемнадцати лет была подружка. Дафи. Милейшее создание. Невероятно славная. Длинные гладкие волосы. Огромные карие глаза. Мои родители ее обожали. И вот в один прекрасный день Мики приводит домой другую девчонку. Закрывает дверь своей комнаты. И через несколько минут мы слышим оттуда определенные звуки – ну, понимаешь какие. И тут отец встает с кресла – а он в это время смотрел матч с участием «Маккаби», то есть ты представляешь себе серьезность ситуации, – входит к нему в комнату, хватает его за грудки, вытаскивает в гостиную и кричит: «А где Дафи?» – «А что – Дафи?» – отвечает брат. Тем же наглым таким тоном, каким сегодня с ним разговаривают его собственные дети. Тогда отец как врежет ему по физиономии. «Если, – говорит, – ты больше не любишь Дафи, будь мужчиной и расстанься с ней. В семье Леванони мужчины уважают своих женщин. Так делали мой отец и отец моего отца, и ты тоже будешь вести себя так. Ясно?»

С этим воспоминанием я дошел от перекрестка до дома. И уже планировал, как с опорой на него заткну рот Айелет и докажу ей, что ничего я не сексуально озабоченный. Я заранее заготовил прекрасные фразы, характеризующие мужчин семейства Леванони, но, когда я открыл дверь, меня встретила тишина. Дверь, отделяющая гостиную от садика, была закрыта; диван был застелен простыней, поверх которой лежало тонкое одеяло. На двери спальни красовалась прилепленная скотчем записка: «Не желаю спать с тобой в одной постели. Ты меня пугаешь. Разорви эту записку (если, конечно, не хочешь, чтобы ее прочитала Офри). Спи в гостиной».