Галина Щербакова - В поисках окончательного мужчины

Зина аккуратно закрыла щеколду, он про это, конечно, не подумал. Тяжело вздохнув, как перед полетом на ненавистном аэроплане, она сняла с себя большие синие сатиновые трусы с карманчиком, в котором держала деньги, когда один раз ездила в Москву.

– Давай, – сказала она ему просто и прямо. – Делов!

Сумасшедшее время! Сумасшедшая страсть среди поломанных стульев, стертых досок, ведер и метл. Она сама ему давала сигнал, когда все шли на урок. И он сбегал от учеников, дав им контрольную или задание выучить следующий параграф.

А потом Зина забеременела, а считалось, что у нее детская матка. Иначе ведь не объяснить, с Сорокой уже восемь лет жили.

Зина крепко задумалась. Она не сомневалась, что ребенок у нее из кладовой. Физик уже звал ее за себя. Он ей признался, что даже теперь у него с женой не получается. Что он ее стесняется и боится, и она его тоже, и что развестись им – самое то… Правда, Люся почему-то от такого предложения кричит и плачет.

Зина думала: скажи она ему про беременность, он, может, и контуженным перестанет быть… Это особенно хорошо виделось – физик высокий, плечистый и не больной.

А куда девать Сороку? Об пол? Сороку, который ни в чем перед Зиной не виноват. Дом большой собирается строить, тещу уважает. Не брать это в расчет может только идиот.

И мысль уперлась лбом в решение: ребенка Зина родит Сороке, и физик никогда об этом не узнает.

Был плохой период, когда надо было с ним завязывать. Пришлось шепнуть Сороке, мол, сущее наказание школе этот контуженный, вот тогда и нашли ему место в парткабинете. Уже там, среди портретов вождей, а не среди школьной рухляди, Зина сказала физику: «Все! Я тебя обучила, дальше – сам!» Он кричал и даже замахивался на Зину, что опять у нее вызвало здоровый смех. На нее? Силой?

Отъезд физика на лоно природы к пейзанам и пейзанкам – это тоже было дело рук Зины. Все-таки она боялась рожать у него на глазах. Мало ли на что это его может толкнуть? Начнет считать, подсчитывать своим высшим образованием.

Уже потом, потом Зина навела справки. Физик женился на тамошней ветврачихе, потом они уехали к ней на родину в Бурятию. Вот тогда Зина зашла в спальню и трижды широко перекрестилась на портрет Сороки, крупно снявшегося на фоне Мавзолея. А детей больше у нее не было, хотя, когда она рожала, врач сказал ей, что тело ее имеет исключительные свойства для деторождения. Такое широкое, мощное, сильное. Мальчик просто выпрыгнул из нее без всяких там мук и страданий. Просто бульк – и готовое дитя.

Когда Панин и Людмила Васильевна стали соседями напротив, Зина стала испытывать мучительное любопытство к бывшей жене физика. И так, и эдак разглядывала ее. Потом остро ждала, кто у них родится. Сравнивала своего крепыша-сына с «панинским маломерком». Ничто просто так не сходило с рук Людмиле Васильевне, ни плохое, ни хорошее. Казалось бы, зачем столько сердца ты на нее тратишь, Зина? Зачем? Но остановиться было трудно.

А тут еще сынок вырастал весь в физика. Лицо в лицо. Только придурошный Сорока мог видеть в его лице свое. «В меня, сынок, в меня! – стучал он по спине высокого и красивого парня. – Просто капля воды!»

Шел сынок по улице, а в калитке жмется телом Люська. Интересно, видит она схожесть или нет? А если не видит, то где у нее тогда глаза, в какое место они у нее вставлены? Ведь у сыночка над губешкой с правой стороны возьми и объявись физикова родинка, черно-коричневая, с пушком… Надо быть совсем слепым…

Сорока храпит рядом… «Ах ты, Сорока-ворона, – думает Зина. – Интересно, живи я с физиком, случилось бы со мной это? Настигла бы меня тяжесть, которой я до смерти буду придавлена? И что бы с нами вообще было?» Тут Зина замирает, потому что это все равно что дойти до бездны и пытаться в нее заглянуть. Назад, назад… Бог наградил ее сыном и наказал болезнью. Физик же… Физик же – получается – кругом только наказанный. Без награды. И это ее вина. Зина допускала, что у него могут быть дети. Ну и что с того? Такого мальчика могла ему родить только она. Только! И Зина начинала мычать от свалившегося на нее счастья-горя.

– Кислого молочка попьешь? – спрашивает Шпрехт у Вари.

– Попью, – отвечает та бодро. – Чего тебе там Панин лялякал?

– У Людмилы Васильевны просветление, – говорит Шпрехт. – Фотокарточки смотрит.

– Ну и пусть смотрит, – снисходительно говорит Варя. – Человеку нужны маленькие радости.

Шпрехт всегда столбенеет от Вариных выражений. Проживи он хоть тысячу лет, ему не сказать так умно и складно. «Человеку нужны маленькие радости». Надо же! У Вари каждое слово хоть записывай, конечно, когда она не ругается и не кричит по-черному. Тогда лучше не записывать.