Галина Щербакова - Дядя Хлор и Корякин

Они вошли на кухню и сели на табуретки. И молчали. Фролов понял, что раз Корякин тут, то ничего хорошего в этом нет… Корякин же, хоть и знал, сколько лет дочери, все-таки представлял себе что-то такое уакающее, а тут услышал совсем, можно сказать, взрослый голос. Если, конечно, это его дочь…

– Она? - уточнил он.

Фролов кивнул.

– Разбудил, - огорченно сказал Корякин. - Но терпения не было…

– Понимаю, - ответил Фролов. Еще бы он не понимал человека, бегущего ночью к Олечке. - Значит, какой твой будет ответ? - спросил он, чувствуя, что смерть его близка. - Она воспалением легких болела, ее нельзя в другой климат…

– Ты мне мозги не пудрь! - вспылил сразу Корякин. - Климат мы ей сделаем какой надо…

– Это в каком же смысле?

– В том самом! Где ей надо, там и будем жить… Я птица вольная…

– Ты ж ее ни разу не видел, - печально сказал Фролов.

Корякин не любил, когда его били по больному.

– Не означает, - отрезал Корякин. - Мое дитё. А дите стояло в дверях, в длинной рубашке, с распущенными волосами, в больших фроловских тапочках. - Я писать, - сказала девочка.

И они оба кинулись к ней, будто «писать» - что-то исключительно драгоценное, что нельзя бросать на произвол судьбы. И оба стояли под дверью, оба ждали, и Фролов видел, как дрожит у Корякина подбородок, а Корякин видел, что Фролов стал белым как мел.

– Вот такие дела, - сказал потом Фролов, когда Оля снова легла, улыбнувшись им обоим светло и ясно.

– Угорела Валентина. А мы с Олей поладили… Я ее рыночным кормлю…

– Спасибо, - сказал Корякин. - Я в долгу не останусь…

– Какие глупости! - развел руками Фролов. - Главное, чтоб ей хорошо… У тебя есть квартира?..

Корякин вспомнил свою комнату с печкой и мысленно покрыл себя хорошим отборным матом. Это же надо быть таким идиотом? Была же у него квартира, была! Надо было взять отпуск, а не увольняться… А он дурак без мозгов. Бросил такую комнату-красавицу, сухую, теплую, ну, туалет, правда, на улице, но горшки, слава богу, не проблема. За своим ребенком да не вынести!

– Все у меня есть… А нет, так будет, - твердо сказал Корякин. - Я для нее все сделаю…

Фролов тяжело вздохнул.

Корякину постелили на полу, между тахтой и диванчиком. Из входной двери прилично тянуло. Корякин чувствовал, как холодит ему лопатки и спину, ну что он, раньше не попадал Й подобные условия? Корякин в своей жизни где только не спал. А вот сейчас он испугался, что может захворать. Нельзя это сейчас, никак нельзя… И он пролежал всю ночь, стараясь держать спину чуть ли не на весу, эдаким коромыслом.

Слышал он, как нежно всхлипывала Оля, совсем как Валентина. Так вот, эти всхлипы Валентины в свое время выводили его из себя. «Ты чего хрюкаешь?» - кричал он, а она не понимала. Тут же, тут же - ему нравились эти беззащитные ночные детские звуки, и он думал: «Сны смотрит… Интересно, что ей показывают…»

Фролов тоже не спал. Он, как только увидел Корякина, понял, что тот не отступится. И что тут сделаешь? «Эх, горе мое, горе», - думал Фролов. Как-то четко увиделась вся жизнь, в которой, в сущности, не было радости, а было сплошное преодоление трудностей. И если раньше казалось, что все эти преодоления - доблесть, то сейчас он понял, что чепуха это все, если нет у человека радости. Вот пришла девочка, и все обрело смысл, а завтра увезет ее отец Корякин, и зачем жить? Зачем метелиться? Неужели он, Фролов, родился на свет для того, чтобы бесконечно снимать улыбающихся рабочих и колхозниц и таким образом сохранять в газете баланс критики и оптимизма? Просто стыдная какая-то жизнь получалась! С другой же стороны, совсем не стыдная, если делать это все и знать, что вечером они с Олей будут есть кашу из одной тарелки, и она своей ложкой проведет черту по каше, чтобы ему, Фролову, досталось больше, а он проведет свою черту, и так, подпихивая друг другу еду, они будут смеяться, и лучше этого ничего не может быть.

Утром Фролов встал рано. Оля еще спала. И Корякин наконец задремал, свернувшись калачиком.

Бесшумно открыл и закрыл дверь Фролов.

Утром Корякин перво-наперво вымыл пол. Надо сказать, что у Фролова это дело не получалось. В пояснице он был негибок, мыл пол с колен, а точнее, не мыл, а воду размазывал. Не то Корякин. Выскоблил он фроловский пол так, что тот аж засверкал. Потом нашел в инструментах Фролова кусок пенопласта, выкроил его как надо и набил на нижнюю часть двери, чтобы не дуло.

– Утеплились, - сказал Корякин.

– Спасибо вам, - сказала Оля.

Смутился Корякин от этого «спасибо». Даже душно стало.