Элена Ферранте - Дни одиночества [litres]

Испугавшись, я отпрянула назад: пятиэтажная высота вновь обрела реальные размеры. Я чувствовала, как Илария повисла на моей ноге. Я застыла в ожидании сиплого голоса музыканта, его возмущенного крика из‐за разбитого окна. Однако ничего не произошло. Снова запели птицы, обжигающий ветер сбивал с ног меня и Иларию – мою дочку, мое продолжение, которое держало меня и не давало забыться.

– Ты молодец, – сказала я.

– Если бы не я, ты бы упала.

– Ты ничего не слышишь?

– Нет.

– Давай позовем: Каррано, Каррано! На помощь!

Мы долго кричали в два голоса, но Каррано так и не появился. В ответ раздался лишь далекий унылый лай. Может, это был брошенный у летней дороги пес, а может, сам Отто, да, точно, именно он, наш волк.

Надо пошевеливаться, надо что‐нибудь предпринять. Нельзя идти на поводу у этого бестолкового дня, нужно собрать все фрагменты моей жизни в единое целое, как если бы у каждого из них по‐прежнему было свое место в общей конструкции. Я кивнула Иларии, чтобы она следовала за мной, и улыбнулась ей. Сейчас она была дамой пик с ножом для бумаги в руках, от старания у нее даже побелели костяшки пальцев, так серьезно отнеслась она к своей задаче.

Там, где не повезло мне, возможно, повезет ей, рассудила я. Мы вернулись в прихожую к бронированной двери.

– Попробуй повернуть ключ, – попросила я.

Илария, переложив нож из правой руки в левую, вытянула руку, но до ключа не дотянулась. Взяв девочку в охапку, я подняла ее на нужную высоту.

– Повернуть сюда? – спросила она.

– Нет, в другую сторону.

Маленькая ручка, потные пальцы. Она сделала несколько попыток, но ее силенок явно недоставало. У нее ничего бы не вышло, даже если бы ключ не заклинило.

Я опустила ее на пол. Она была расстроена, потому что не смогла справиться с этим моим новым поручением. И неожиданно накинулась на меня.

– Почему ты заставляешь меня делать то, что должна делать ты? – спросила она сердито.

– Потому что у тебя получается лучше.

– Ты не можешь открыть дверь? – встревожилась она.

– Да.

– Как в тот раз?

Я недоуменно посмотрела на нее.

– Ты о чем?

– Ну, тогда, в деревне.

Я почувствовала острую боль в груди. Как она может это помнить, ей же было не больше трех лет.

– Ты не умеешь обращаться с ключами и ведешь себя по‐дурацки, – добавила она, и у меня не осталось сомнений в том, что она все прекрасно помнит.

Я покачала головой. Нет, в целом я ладила с ключами. Обычно я открывала двери уверенно, и замки меня не страшили. Однако иногда, оказавшись перед незнакомой дверью – например, перед гостиничным номером, – я терялась и, смущаясь, возвращалась к стойке рецепции, особенно если ключ был электронный. Я боялась этих намагниченных карт, было достаточно легкого подозрения, предчувствия трудностей, чтобы мои движения утратили непринужденность и дверь не открылась.

Руки и пальцы забывали и нужную хватку, и требуемый нажим. Как в тот раз. Тогда мне было очень стыдно. Джина, мать маленькой коварной Карлы, дала мне ключи от своего домика в деревне, чтобы мы отдохнули там с детьми. Я отправилась в путь одна, Марио был занят – он планировал присоединиться к нам на следующий день. Ближе к вечеру, после нескольких часов за рулем, после диких дорожных пробок конца недели, вся на нервах от детских ссор и скулежа Отто – он тогда был совсем щенком, – я добралась до места. Всю дорогу я думала о том, как глупо растрачиваю свою жизнь: я забросила чтение, я больше не писала. Из-за того, что у меня не было никакой общественной роли, я лишилась личных встреч, конфликтов, симпатий. Куда подевалась та женщина, какой я мечтала стать в юности? Я завидовала Джине, ведь она работала вместе с Марио. Им всегда было что обсудить: мой муж общался с ней больше, чем со мной. Уже тогда Карла начинала мне не нравиться: она была так уверена в своем будущем, что даже осмеливалась меня критиковать. Она упрекала меня за то, что я посвятила себя детям и дому. Ей так понравился мой рассказ, восклицала она. На моем месте она бы в первую очередь думала о творчестве! Карла была не только очень красивой – мать вырастила ее в твердой уверенности, что ей уготована блестящая судьба. И хотя ей было всего‐то пятнадцать, она везде совала свой нос. Иногда она принималась меня учить и говорила вещи, в которых ни черта не смыслила. Меня раздражал сам тембр ее голоса.

Взбудораженная своими мыслями, я припарковалась во дворе. Что я делаю тут с двумя детьми и собакой? Я подошла к двери и попробовала ее отпереть – но не смогла. И сколько я ни пыталась – а на улице тем временем темнело, и Джанни и Илария хныкали от голода и усталости, – дверь не поддавалась. Однако звонить Марио я не хотела – из‐за гордости, из‐за упрямства, из‐за нежелания утруждать его после тяжелого рабочего дня. Дети и Отто поели печенья и заснули в машине. Я же все пробовала совладать с замком и сдалась только тогда, когда пальцы вконец отекли и онемели. Я села на ступеньки, и на меня навалилась ночная тьма.