Александр Жулин - Душа убийцы — 2

Ясно дело, думает Федька, гордится! А гордится-то чем? Я, что ли, там не работал? Небось побольше его получал! Подумаешь — анжинер!

Ясно дело, думает Федька, решил затаскать! Туда напишет, сюда!.. Указ поминал!

Плюнул в сердцах. Пошел к участковому. Прямо домой — как Дашка учила. Свой участковый-то, поселковый!

Постучал.

Участковый гантели гоняет.

Встал в дверях. Бутылку в кармане ощупает — уверенности прибывает. Наконец выложил. А участковый:

— Не знаю. Не слышал! И вообще, некогда: ночное дежурство.

С тем гантели кладет, идет обливаться холодной водой.

Разинул рот Федька: как так не слышал? И горлышко из кармана высовывает.

— Обалдел? — говорит участковый. — Дождешься!

— Да я так, хитрит Федька, — из кармана в карман перекладываю. Зайду завтречка.

— И не думай! — рубанул участковый. — Пока, будь здоров!

Разинул рот Федька: никак и этот не хочет с ним пить? Водка-то дорогая, Столичная, не какой-либо сучок!

Хотел к Дарье пойти (подфартило с бабой-женой: утром рассольчику подавала, советы дает!), хотел посидеть чинчинарем, своей семьей свое выпить, да такая тоска взяла, что вдруг встал на дороге, уставился в небо: в небе звезды горят, самолетик летит…

Раскрутил Федька бутылку, да с маху всю себе в глотку и вылил.

Но поперхнулся. Закашлялся неожиданно. Неужто и вправду не знал участковый? Неужто не подавал заявление дачник?

От этого глотку-то и скрутило.

Так уж и некогда им!

Сволочи!

Рассказать о себе…

Рассказать о прежних своих воплощениях? Не в этом ли сущность или, вернее, источник фантазии, творчества? Литературного творчества как процесса вспоминания прожитых жизней?

И получается: чем больше было прожито прежде, тем талантливей автор!

И получается: у неталантливых все еще впереди! Столько прожить еще, столько перечувствовать предстоит!

Не завидую тем, кто талантливей!

И к кому теперь обратиться? Лиде не спится. Муж вчера ездил во двор, и там ему доложили с участием, что ее лапали братья Матыкины. Ей Славка не сказал ничего. Усидел пару вермутов с другом Виталием, спит.

Чем кончится это?

Поперек второго матраца лежат рядком девочки. Сопят себе в дырочки, только Женька ворочается, забирая на себя одеяло. Хорошее одеяло, ватное и просторное, хватит на всех, а Женька все забирает!.. Надо подняться!

Лида встает, идет к девочкам. «Хорошее одеяло, ватное и просторное…» — пытается сбить себя с мыслей о гадах Матыкиных. О том, как, тиская и затаскивая ее в подворотню, смрадно дыша, перебрасывались: «Гля! Никак снова с икрой? — Не, просто пузо здоровое!.. — Трусишки, трусишки таш-ши! — Ой! Схватил за …..! Мохнатенькая!»

Обернувшись, Лида смотрит на мужа. «Этот безногий, — приходит в голову спокойная правда, — загубил мою жизнь!»

Но тут же пугается: ой! Беда, что пришло в голову!

По старой деревенской привычке крестится в угол, да поднимает глаза и сует в рот кулак: с портрета, укоризненно наблюдая ее, усмехается вождь и учитель.

«Дорогой товарищ Сталин, Иосиф Виссарионович! — обращается мысленно Лида. — Вот Вы оставили нас, и как же теперь? К кому обратиться? — жалуется Лида беззвучно, а глаза заполняют обильные слезы. Но тут понимает, что слова ее напоминают упрек, и снова кусает кулак. — Спасибо, конечно, за Вашу заботу! Вы всегда будете с нами!»

И снова плачет, раскаивается; что думала плохо о муже. Хочет обнять его, но не смеет. Что-то мешает ей.

Самолюбив Славка. Ой, горд! Лида не всегда понимает его. А себя? Вот только что повторяла злые слова, вот разжалобилась, застыдилась, но что еще, что теперь-то мешает спокойно уснуть?

Вечером накануне.

— У меня дома порядок! Жена только против словечко — я бровь поднимаю, и все, залп Авроры! — откинулся Славка на спинку стула. Уперся пьяненьким взглядом, ждет, что ответит Виталий.

Тот отвечать не торопится. Ест. Так ест, что брызги летят. Лоснятся и подбородок, и щеки. Масло стекает, как пот.

Уткнулся Виталий в тарелку, обхватил двумя пальцами вилку, втыкает ловит пельмени. Другой руки нет у него.

Ловит, ловит пельмень, а поймал — ткнул в кучу масла и в рот. Не хочет глаз поднимать от тарелки. Да и как их поднимешь, если слова эти про бровь и словечко — пыль. Бравада, вранье наглое!