Еще когда принялись звать Валентина, махать и кричать, что не сомневаются в нем, что темнеет, пора, Игорь Петрович, глядя на эту букашку, прилипшую к белой круче горы, ощутил неожиданно смутное беспокойство. Валентину, разумеется, не дано глубокого видения и понимания.
Машина закупки пущена в ход, моторы свистят, питаемые единой электрической сетью, и он, Игорь Петрович, лишь один из многих других. Но, с другой стороны, из всех тех — ну, сколько их, человек тридцать-сорок в стране? — которые решают судьбу автоматов-заводов железобетонных изделий, только Игорь Петрович отчетливо представляет, насколько абсурдна закупка того, что они могут сделать сами и дешевле, и лучше. И сейчас в этой большеголовой — из-за пышной кроличьей шапки с опущенными ушами — фигурке, склонившейся запятой над волосинками-палками, почудилась ему вдруг опасность. Кованая, неразгибаемая.
Проклятый волчонок! Что, если начнет ходить по инстанциям, звонить и писать? Такие дрожащие, нервные, тощие — никогда не знаешь, чего от них ожидать. Вот и сейчас. Если сейчас сверзится вдруг, разобьется? Всегда ведь найдется такой человек, который напомнит, кто был здесь старшим. Какой-нибудь, да обнаружится моралист, который ткнет пальцем. И с несвойственной неуверенностью Игорь Петрович сказал:
— А что, если нам поднять якоря?
Умница Евгений Евгеньевич понял:
— Если отойти, спрятаться, выждать…
— Конечно! — вскричала Марина, — как только увидит, что остался один, что выпендриваться не перед кем, так тут же и спустится!
В этой категоричной, чисто женской реакции была какая-то беспощадная, но до чертиков привлекательная неправда.
Игорь Петрович взял было решительный темп. Слитной цепочкой группа заскользила за ним. Вечер жег щеки, вершина алела, синие ели проносились навстречу — прекрасно! В этом быстром размашистом беге, с хлопаньем лыж, ощутил словно бы возрождение. Но тут что-то случилось. Нет, шаг он не сбил, он даже прибавил, но будто сзади окликнули. Энергично работая рычагами-руками, склонил голову, на ходу шваркнул боком вязаной шапочки по плечу, открыв ухо: окликов не было. Послышалось? Хотел обернуться, узнать, что такое, но вместо этого заторопился зачем-то: быстрее, быстрее. Скорее добраться до намеченного перелеска!
Однако то ли такое движение было ему уже не по возрасту, то ли и в самом деле смутил неразгаданный оклик, но только складность движений нарушилась. То проскальзывала толчковая лыжа, то застревала палка в снегу, выкручиваясь из ладони; показалось, будто обвит по груди резиновой лентой, другой конец прикипел где-то сзади — не к горе ли? — и с каждым шагом резина растягивалась, увеличивая сопротивление. Что-то было не так он начал делать длиннее шаги, стараясь дольше скользить, расслабляться. Нет, к черту! Грудь теснило, сердце все тяжелее прокачивало густевшую кровь, жар легких иссушивал глотку, а, главное, пропал весь азарт.
И снова будто окликнули.
Остановился. Отчетливо понял: этот парень не спустится, не взобравшись на самый верх.
Подкатил Евгений Евгеньевич. Вьдохнул так, будто выпускал перегретый пар.
— А что, если обежать эту Гору и посмотреть: вдруг он, взобравшись на гребень, спустился с той стороны?
Игорь Петрович только что именно так и подумал. Но оттого, что эта мысль была высказана не им… Но тут Рой заорал:
— Кому свербит, тот пусть и бегает! Я лично устал! Я еду на станцию! — и вдруг сорвался и устремился.
«Э, да этот парень с острыми локотками! — поразила вдруг мысль. — Вот кто меня и сожрет!»
Потылин лезет в рюкзак, достает термос. Пьет, утирается.
— Я за Роем! — говорит, словно испрашивает. — Непорядок, озлился Рой. Я еду за ним!
Семенов подслеповато помаргивает. Этот-то не продаст.
— Что скажешь, Семенов?
Молчит. Жалкий и тощий. Лицо так загорело, словно в морщины набралась грязь.
— Так что скажешь?
— Чего?
— Оставим товарища?
— Какого товарища?
Придуряется. То ли в плоть его въелось — самому ничего не решать, то ли… Себе на уме? — ахнул внезапно.
— Знаешь, — сказал, — давай-ка на станцию! Мы уж тут сами!
Семенов тем спокойным, неторопливым движением, после которого уже невозможно изменить ранее данный приказ, повязал тесемка ушей шапки-ушанки под подбородком и неторопливо отправился вслед за Потылиным.
— Ну что же, Евгений, давай! — показал глазами Игорь Петрович. — Смотри за следами на целике он мог вернуться к остановке автобуса!
Вот в этом месте Мазуркевич впивался. Кто точно видел, как уходил Рой? Может быть, он пропадал куда-нибудь с глаз? Семенов, вы не могли ошибиться: Потылин в полукилометре от вас, а еще впереди — Рой? Но вы ж плохо видите! Вы же отстали от них! Вдаль видите хорошо? Ну так скажите: а назад вы оглядывались?
Читать дальше