Александр Жулин - Душа убийцы — 2

Может быть, я и дал слишком силы в своей саркастичной фантазии, но смысл его выступления, помнится, был именно этот. Мы с Ритой смеялись над этим напыщенным и в то же время беспомощным индюком. И в голову не могло нам прийти, насколько то, о чем он разглагольствовал, окажется связанным с нами. Не в части ученых и их генных проблем, но ближе, ужасней, убийственней!.. А мы с Ритой смеялись. Смеялись, занимаясь любовью…

Рита не была идеальной красавицей. Пожалуй, вообще красавицей не была. Но было в ней что-то, что заставляло многих на нее оборачиваться. Она была полная, высокая женщина, блузки были тесны для ее грудей, она двигалась царственно, плавно внося свое тело… нет-нет, зрительным эффектом здесь не кончалось. Запахи? Есть теория, будто секс-эффект достигается запахом: особые молекулы исходят от тел, и сила мужского или женского обаяния определяется той или иной концентрацией этих молекул.

Однако я-то увидел — нет, не увидел, а именно ощутил появление той, которую назову в скором времени Рита… да, я ощутил ее появление в многолюдном, прокуренном зале, переполненном мириадами посторонних молекул… ощутил буквально спиной, поскольку сидел к ней спиной, когда она вошла в огромный зал ресторана «Россия». Что-то заставило меня обернуться, но и тут я не увидел ее, вдруг… смех. Грудной, несильный, как бы ласкающий. Как бы приглашающий вас посмеяться — вот каков был этот смех, который донесся через все протяжение шумного зала. Этот смех манил, как воды прохладного озера манят в сушь и жару, и я пошел через зал: с раздвинутыми плечами, с поднятой головой, готовый на все, в том числе и на страшно драку, потому что за столиком, к которому она подходила с другой стороны, ее шумно приветствовали трое парней весьма развязного вида; по меньшей мере один из них был крут в самом деле. И как раз в этот момент заиграл оркестр.

— Разрешите?

Я сжал ее локоть, в то же время искоса оглядывая компанию: так и есть, крутой — чернобровый тип, сверкнув белками бешеных глаз, стал подниматься.

— Сейчас — или никогда!

— Пошли!

На что я надеялся? Думаю, я бы их всех раскидал, если дошло бы до дела, но кому бы она отдала предпочтение после?

И тут она повернула горбоносый свой профиль к компашке и сладко пропела:

— Э-эдик! Но это — мой муж!

И пока ошалевший Эдик заглатывал воздух, я ее уволок.

Боже мой! Это был тогда я, я — настоящий! Находчивый, злой, подчиняющий своей воле! Я, Борис Медедев!

Боже мой! Так щиплет в носу! Слезы, едкие, копятся!

Я беру себя в руки:

«Сейчас Это спит, — говорю веско, отцеживающе, подражая тому Медедеву, которым когда-то я был. — Но и когда Это спит, я все время ощущаю Постороннего в своей правой руке. Тот, кто там поселился, постоянно вмешивается, цензурирует мои мысли, поступки…

Опять не могу продолжать. Сводит горло. Хватаю себя за горло, массирую…

— Но и это не все! — выкрикиваю неожиданным тонким, проти-ивненьким голосом. — Я не нравлюсь Им!.. Они со мной что-то делают!.. Что хотят, то и делают… Что-то лепят из меня, что-то ищут, копаются… Что-то подсаживают… Я боюсь своей этой правой руки», — выдыхаю.

Все! Говорить не могу. Могу только думать. Могу вспоминать. Да и что говорить? Как объяснить, что Они со мной сделали, избегая подробностей интимной жизни моей?

Не знаю.

Самим эпизодом зачатья я был обречен стать хулиганом. Моя мать — слишком высокая, слишком мужественная, рациональная и ироничная (в том числе и к себе) женщина, женщина со слишком крупными чертами лица, со слишком басистым, прокуренным голосом — не была рождена для тихого семейного очага. Я могу представить себе сотни вариантов события, закончившегося проникновением живчиков в ее детородные органы — но лучше об этих вариантах не думать! Гораздо приятнее поразмышлять, кем и каков был мой отец. Поскольку я, как особь мужского пола, удался. Не только высок, но и красив: бабы липнут ко мне. Не только имею голову на плечах, по сумею при случае взять быка за рога. Никаких комплексов, идеалистических вывертов, никаких сантиментов: если нужно — подхожу и по морде!

Но я — журналист.

У меня есть роман. На романе я намеревался сделать карьеру. 3а роман я воюю уже несколько лет. С редакторами и сотрудниками так называемых отделов писем, с литконсультами и просто жучками. С этими незамужними девочками после филфаков, с этими верткими мальчиками, сами протыривающимися в «великую русскую», с этими изжеванными старыми скептиками, предпочитающими ничего не читать, ничего не искать, а поддерживать имидж за счет толстопузых, маститых, известных… Что же, я знал, куда пру, и в минуты отчаяния позволяю только задрать физию к Богу, чтобы погрозить кулаком: «Ну, что ты? Доколе? Ну, я тебе!»