Иван Охлобыстин - Небылицы и думы [litres]

Есть, конечно, и минусы, но, как правило, их не успеваешь осознать. Тебя просто режут в подъезде. Не далее как два дня назад у меня перед окном прогремело с полсотни одиночных выстрелов. Кровавую бойню упразднил возмущенный окрик с пятого этажа: «Вы чо! Обалдели, что ли? Только ребенка уложили». Стрелявшие по-тушински смекнули и от греха отъехали за Окружную.

Или вот еще пример из жизни. Вышел я как-то на улицу, сел в автобус и поехал на работу. У чулочной фабрики в автобус вошли сходненские муниципалы.

– Документики? – безо всякого энтузиазма предложили они пассажирам.

Не успел я извлечь из внутреннего кармана жилетки паспорт, как их словно ветром сдуло. В следующую секунду они уже топали пятками сквозь грязные дворы за солидного возраста господином.

– Макинтоша ловят! – проинформировал нас через динамики водитель.

– Макинтоша на прошлой неделе уже поймали, – поправила его дородная дама в оранжевом плаще. – Это Дзига бежит. Ишь, чахотка, наворачивает!

– Когда же они друг друга перепуляют наконец! – вздохнула молоденькая особа в положении.

– Жди! А кто зарплаты правительству платить будет? – осек ее мужчина в кожаном картузе и огорченно добавил: – А Лебедя заели.

– Царя нужно! – неожиданно с первого сиденья подал голос подросток.

– Умный какой! – возмутилась дама в плаще и обратилась к мужчине в картузе: – Видите, что вы с детьми сделали! Мой третий день у телевизора сидит, крекеры пачками лопает и хохочет, как полоумный.

– Сливайте воду! Это он анаши дунул, – подсказал подросток с первого сиденья.

– Спокойно! – оборвала его дама. – Я запах знаю. Запаха не было.

– Анашу можно и в молоке вываривать, – поделилась опытом беременная.

– Да? – сомневалась дама.

– К гадалке не ходи, – согласился подросток. – Вот так!

Для того чтобы стать тушинцем, мало жить в Тушине. Его надо еще и полюбить, а для подавляющего большинства это практически невыполнимая задача: Тушино фантастически некрасивый район. Первое, чего хочется вошедшему в Тушино, – это поскорее выйти из него. В этом есть прелесть и загадочное очарование Тушина.

Привелось мне тут беседовать с одним молодым, неопрятным тушинцем, торгующим печатной продукцией в переходе у метро.

– Скажи, дружище, – познавательно обратился я к нему, – и охота тебе здесь целый день стоять?

– Я читать люблю, – лениво погружая указательный палец себе в ноздрю по вторую фалангу, объяснил юноша.

– А что именно читать? – продолжил я расспросы.

– «Новый мир», – стыдливо признался он.

– Так, по-моему, «Новый мир» не издается давно, – удивился я.

– Ждем-с, – флегматично пожал плечами молодой тушинец и поменял ноздрю.

Тушинец – это человек мечты. Просто таковы бытовые обстоятельства.

Так что при общении с оседлым тушинцем постоянно возникает навязчивое ощущение, что он знает что-то главное, но не говорит. Наверное, ответ на эту инфернальную загадку следует искать в словах пожилого тушинца, недавно встреченного мною на остановке двадцать восьмого трамвая. На вопрос приятеля: «Как дела?» – он ответил: «Теперь может быть только лучше».

Это явление я бы охарактеризовал как платформенный оптимизм или тушинский синдром. Всплески вышеупомянутого то и дело тревожат мутную гладь общественной и культурной жизни отечества. Архитектурный комплекс на Поклонной горе, парад по случаю восемьсотпятидесятилетия Москвы и реклама торговой марки Валентина Юдашкина – это только частные проявления синдрома. Но сердце его бьется где-то в районе Комсомолки на пруду у «моржовки».

Помню, я как-то поймал десятилетнего тушинца, который при помощи стамески пытался отковырять фирменную эмблему от моего автомобиля. Нарвал уши ему и поинтересовался:

– Кем же ты, пострел, хочешь быть?

– Телефонистом, – отрапортовал он.

– Как же так, малыш? – изумился я. – А банкиром не хочешь разве?

– А какая у них профессиональная болезнь? – ответил он мне вопросом на вопрос.

– Ну… – замялся я, походя изумляясь логике непоседы. – Болезнь неудачная.

– А у телефониста максимум – геморрой! – пояснил изощренный бутуз и добавил: – Папа говорит: всех денег не заработаешь. Дома биде – точно к беде!

– А что, у нас батяня киллер? – еще больше озадачился я.

– Безработный, – жалостливо всхлипнул сорванец и убежал, оставив у меня в руке воротник от своей болоньевой куртки морковного цвета.