Иван Охлобыстин - Небылицы и думы [litres]

Да, наверное, это основная причина. Молния. Что-то изменилось в нейронных цепях, и я понял людей в их общей субстанции. А это, в свою очередь, открыло мне невидимую дверь в бездну «общего знания». Скорее всего, люди подсознательно одобрили мое посещение страны их далеких надежд и страхов, разочарований и побед, хрустящий опыт рассекания плоти при первом порезе и влажный блеск окончательного допуска в глазах возлюбленной.

Огромная страна, где на самом низком уровне уже произошло то, что произойдет через секунду в реальности, а на одном из самых высоких Моцарт еще плачет над партитурой «Реквиема»… Там не работают некоторые законы физики, там многое лучше принимать как еще недопонятую истину. По этой стране бродит немало людей. В большинстве случаев это сказочники. Просто им удалось вразумительно, в деталях объяснить Творцу, что именно они хотят увидеть, и по истечении срока биологической оболочки они оказались в собственных сказках. Хотя большинство покинувших земную юдоль скользят цветными тенями вдоль лозы дикого винограда, по стенам старинных замков средневековых баллад; по клепаной обшивке транспортного судна, перевозящего перец и табак в порты обитаемых планет созвездия Лебедя; по привычной изгороди в дальнем конце дачного участка, где жене было не видно, как они с Петровичем за годы цистерну ханки уговорили; по закапанной кровью кованой спинке кровати в номере отеля «Бристоль», прогнутой экстатической конвульсией; по поверхности отливающей огнями новогодних гирлянд елочной игрушки; по огромному куску сахарной мяты с привкусом лакрицы.

Великая страна! По улицам ее городов ходят люди из будущего и с удовольствием вступают в беседу со случайным гостем. От одного сумрачного господина в дорогом костюме я услышал длинную сплетню о злом рокоте на севере, где собирается армада ищущих крови, и о необходимости провести по этому поводу упредительный аудит; от доброго старого доктора я узнал, что мы найдем лекарства от всех болезней, кроме любви, и она погубит нас. Много чего слышал.

И в тех местах есть солидные учреждения, ответственные за выдачу научных озарений, есть ажурные кофейни с элегическими названиями, где вместе с кофе приносят поэтическое вдохновение в форме безе. Мои запросы носят не совсем скромный характер, поэтому я с третьего класса отовариваюсь у дилера на заводской окраине, под желтыми огнями последней остановки трамвая, в полночь. Чтобы, рассчитавшись с призрачным поставщиком днями жизни, вставить в компьютер его флешку с пиратским проходным софтом, открыть портал и, зажмурившись от удовольствия, шагнуть в ослепительное «все» и очнуться уже здесь.

Человеческий рассудок не в состоянии вынести оттуда большую часть увиденного, но и того, что запомнилось, вполне хватает на месяц бесперебойной работы художником в самом серьезном понимании этого слова.

Вот как-то так мне видится схема появления того, под чем мы обычно норовим подписаться, хотя это не принадлежит нам.

Я всегда опасался «свободных тем». Это бриллиантовые валуны в несколько тон, которые нельзя унести. Ими можно только бескорыстно любоваться. Милостью Божьей мне есть чем любоваться, и я умею это делать бескорыстно. Другое дело: смогу ли я поделиться этим с другими?

Честно: я пытался. Миллион раз пытался. Рекламировал очевидное, воспевал неизбежное, жег формальное. Вся моя жизнь – нескончаемый первомайский «субботник». Многого ли я добился? Да. Я обрек себя на пожизненное участие в этом «субботнике» – это главное.

Мне органично быть ответственным за происходящее в головах нормальных людей. Людей, жизнью битых и путаных, отягченных бытом, запуганных ответственностью, отравленных равнодушием. Таких же, как я, в принципе.

И, как на собрании анонимных алкоголиков, на вопрос: хочет ли кто-нибудь рассказать о себе, я автоматически поднимаю руку и начинаю говорить: «Я русский, семейный человек, я верю в великое будущее своего народа, потому что сам отношусь к этому народу, и у него не может быть никакого другого будущего, кроме великого. Мне опостылело, что всякая дрянь разевает свои грязные рты на мой великий народ. Мне наплевать, что еще какой-то народ считает себя великим. Мой великий народ – единственный народ, который допускает величие еще каких-то народов и при этом не испытывает когнитивного диссонанса. У моего великого народа душа широкая, под стать территории, на которой мой великий народ проживает. Оттого и такая гармония. Оттого все радости и печали моего великого народа. Оттого и безудержная тяга к прекрасному и жуткая способность к саморазрушению. Оттого и жертвенность, оттого и жестокость. Оттого и святость, оттого и безумие. Короче говоря, оттого все».