Иван Охлобыстин - Небылицы и думы [litres]

Этот более чем своеобразный, сильно пьющий человек с замашками пирата научил меня, наказуя, не уподобляться. А это главное правило любого боевого искусства. В битве побеждает не человек, а его правда. Позже Валерий очередной раз ушел от жены и поселился в спортивном зале, пока участковый не предложил ему оформиться в общежитие института на Соколе. Последний раз я видел Валерия на выставке «Золотой клинок»: он бухал с кузнецами.

После армии я пошел учиться ножевому бою к Юрию Федоришину. Мне его рекомендовал обалденный парень Максим Дедик – пятикратный чемпион мира и Японии по карате, если ничего не путаю, конечно. Максима прозвали «танцующий чемпион» – потому что после каждой стремительной, жесткой победы Максим имел обыкновение танцевать под песню Виктора Цоя «Но если есть в кармане пачка сигарет». Но так говорит легенда.

Именно Максим показал во время какого-то рядового, отборочного чемпионата на одиноко стоящего Юрия Федоришина и сказал, что, если нож, то Ронин. У Юрия была такая кличка. Когда-то Юрий служил в спецназе ГРУ, а когда Союз распался и его родная Украина отделилась, он уволился в запас из-за непреодолимых внутренних противоречий.

Когда ученик Юрия Сергей Бадюк заболел онкологией, Юрий в течении года каждый день в шесть часов утра приезжал к Сергею, вез его в спортзал, надевал перчатки, надевал перчатки себе и, похлопывая ими, говорил перед тренировкой: «Умри, как солдат-салага!»

Через год в отрицание всех законов природы Бадюк исцелился, а год изнурительных боев сделал из него непревзойденного бойца и отчаянного человека.

Тренируясь у Юрия, я был вынужден сдать норматив на черный пояс по карате, что сделал чудом, дважды поломался, но пояс получил из рук самого Иона Блюминга – ученика основателя карате. Конечно, каратистом я от этого не стал, но был искренне умилен желанием тренера приобщить меня к своему стилю.

Мои дети прошли примерно тот же путь, но в лего-варианте. Перво-наперво я отдал деток на айкидо, чтобы научились азам страховки при падении, потом детки сходили позаниматься тайским боксом, потянуть сухожилия и кулачки набить, потом детки разошлись по своим секциям – кто в плавание, кто на гимнастику. Выросли детки. Очень надеюсь, что мне удалось им передать ощущение этого сладковатого привкуса победы на губах, эту истомную негу, когда ты весь вкладываешься в одно действие, в один удар. Чудо концентрации, проламывающей скалы. Разумеется, я довел до деток усвоенный от Нарышкина тезис – «наказуя, не уподобляться».

Коли за риск действительно наливают шампанское, бытие обязано меня утопить в «Мадам Клико». Если рядом намечалась мало-мальски значимая катастрофа, я стоял в первом ряду с контрамаркой.

Когда я женился на своей будущей жене, я ей сказал так: любовь моя, я не обещаю тебе, что стану знаменитым или богатым, но могу твердо обещать, что скучать ты не будешь.

Всякий раз, когда мы куда-то бежали и нам остервенело стреляли вслед, она вспоминала про мое обещание.

Также она вспоминала его, зависая на одной руке над многометровой пропастью в горах Коста-Бланки.

В роддоме шесть раз вспоминала.

Много где вспоминала любовь моя мое обещание. И всякий раз ее беличьи глаза излучали животный восторг и дикую благодарность. Во всяком случае, я так понимаю эту гамму чувств.

Однако речь в моем рассказе пойдет не о нашей страстной любви. Речь пойдет о пожирающем душу чувстве, имеющем свой исток в желании человека стать совершенным. Чаще всего подобное желание, неподконтрольное семейным обязательствам, приводит к безумию или абсолютной уверенности, что цель уже достигнута.

По сути, это одно и то же, поскольку совершенны только ангелы, а они на небе. Что же касаемо людей семейных, то они чаще предпочитают рассчитывать на совершенство своего потомства, и страсть щадит их. Хотя и тут случаются исключения.

Так было и с нашим соседом по даче на Истре – Константином Евгеньевичем Рудаком, физиком-теоретиком, испепеленным шаровой молнией.

Примечательно, что до этого происшествия Рудак много лет изучал закономерности появления сгустка смертоносной плазмы и даже написал соответствующую монографию, но увидеть молнию вживую он сподобился лишь на закате своей научной карьеры.

Как все самое главное в жизни, это случилось неожиданно. Ранним июльским утром Константин Евгеньевич пришел к своему старинному другу Геннадию Ивановичу Перебранкину, фотографу, проживающему на последнем этаже девятиэтажного дома, неподалеку от прудов, по ту сторону моста перед станцией метро «Войковская», за железнодорожной развязкой.