Денис Драгунский - Дочь любимой женщины [сборник]

Бесконечная череда имен и фактов. Героиня-рассказчица со своей судьбой и работой, ее отчим-художник, их дом и проблемы. Герой – историк, его семья, его мать, ригористка-коммунистка. Встреча двух семей (семья художника и ригористки-коммунистки). Институт, коллеги, их жены и родственники, трагедии, карьерные падения и взлеты, нищета и богатство, предательства и помощь, и у каждого персонажа есть имя и биография, которая вплетается в истории остальных. Далее – то, чем занимается герой как историк, то есть заходы в XIX век, в революцию и царскую охранку. Плюс к тому воспоминания о молодости героя и героини, их встречи, связи, молодежные компании. Плюс какие-то сбоку выскакивающие люди, какие-то спириты и экстрасенсы, мистики и психологи, да еще хулиганистые племянники пригородных стариков, у которых хранятся письма из XIX века…

И все это – на семи печатных листах. То есть около сотни журнальных страниц. Или примерно 250 страниц нынешнего книжного набора.

Показалось, что сейчас так уже не могут. Нет, не писать! Сейчас так уже не могут читать. Я, разумеется, не о всех говорю, а именно что о большинстве читателей. Трудно себе представить, что сто тысяч человек будут эту книгу глотать и понимать подробный смысл проглоченного.

Сейчас кажется, что эту книгу надо читать с карандашом и тетрадкой, выписывая имена и должности и ставя стрелочки – кто кому кем приходится. Как это у людей получалось каких-то тридцать-сорок лет назад – загадка.

Хотя, конечно, никакой загадки нет. Наверное, нет. Потому что тогда не было 100 каналов ТВ и десятков «лучших книг столетия» каждую неделю. Бедному более или менее умному читателю ничего не оставалось, кроме Трифонова.

Информационный поток увеличился в сотни раз, а способность человека воспринимать и понимать осталась примерно на уровне античности. Но человек ленив и склонен к развлечениям. Из легкого и трудного он выбирает легкое, из веселого и грустного – веселое. Это ни хорошо, ни плохо – это так. Данность современности.

И никуда не денешься. Другая жизнь, я же говорю.

Кто такая Элиза Ожешко? Когда-то весьма популярная польская писательница (1841–1910). Жила в городе Гродно, где стоит ей памятник и есть музей.

Собрание сочинений Элизы Ожешко выходило на русском языке семь раз: пять раз в начале ХХ века (в трех, восьми, двенадцати, двенадцати, восьми томах) и два раза при советской власти – в пяти томах в 1954 г. и в шести томах – в 1990–1996 гг. Переведена более чем на десять языков.

А писала она вот так:

«Было раннее утро; за челноком, быстро скользившим по реке, стояла над темным лесом яркая полоса утренней зари, уже окаймленная золотом восходящего солнца и бросавшая розовые полосы на поверхность воды, чуть тронутой утренним ветром.

Услыхав крик, рыбак быстро обернулся к берегу. Прежде всего он увидел какую-то голубую вещь, которая плыла, увлекаемая водой, вровень с челноком, а потом женщину – она стояла у высокого берега по щиколотку в воде и протягивала обе руки к этой плывущей вещи или, вернее, к нему. На фоне зеленой горы, на вершине которой, в чаще деревьев, стояла красивая белая вилла в розовых лучах зари, ее худощавая, стройная, почти обнаженная фигурка с жалобно протянутыми руками напоминала прекрасное изваяние.

Она была почти голая: высоко подоткнутая юбка не закрывала ей даже колен, а темная кофта с засученными рукавами была расстегнута, обнажая плечи, шею и часть груди, которым восходящее яркое солнце придавало золотистый оттенок. Ее черные волосы, в беспорядке лежавшие на красивой голове, падали обильными короткими кудрявыми прядями на спину. Даже издали видно было, что из ее впалых черных глаз, ярко блестевших на смуглом лице, текли слезы».

Так начинается ее роман «Хам».

Пояснение: голубая вещь, увлекаемая водою, – это всего лишь хозяйское платье; эта женщина – служанка, вышедшая полоскать белье.

Обратите внимание на волосы, которые короткими прядями падали на спину. Но еще интереснее вопрос: как рыбак, который смотрел на нее с лодки и к которому она протягивала руки, – как он мог увидеть ее спину? Такая смешная ошибка писателя: не учитывать физическую точку зрения.