Сергей Литвинов - Не только детектив

А пока я наслаждался локальными путешествиями по морским берегам. После снега, который провожал нас в Москве, здесь цвело и источало аромат все на свете. Люди ходили в наброшенных на плечи свитерочках или легких курточках. Море вздыхало. Неподалеку от моего отеля располагалась станция – не главный вокзал города, а так, полустанок, назывался Ницца-Рики. Но электрички оттуда ходили по всем направлениям: направо (если стоять лицом к морю), в Антиб и Канн, и налево, в Вильфранш-сюр-Мер и Монте-Карло. А также в глубь страны, в Грасс и далее.

Для поездки в Грасс я, впрочем, на третий день арендовал машину. Шустрый «Пежо» бодро вознес меня на прованские холмы. Городок был великолепен. Я запарковался в подземной стоянке и нашел информбюро для туристов. Едва я только начал объяснять на английском: мол, здесь жил великий русский писатель и лауреат при-Нобель… – мне шваркнули о прилавок целый ворох материалов, отпечатанных на русском, посвященных Бунину. Местные краеведы исчерпывающе рассказывали обо всех грасских адресах классика.

Я спустился в подвал к машине и задал в навигаторе адрес виллы, где Иван Алексеевич проживал.

Узкая дорога быстро вывела меня из городка и стала карабкаться все выше. Наконец навигатор изрек человеческим голосом: «Вы приехали». На скромной площадке на краю пропасти, рассчитанной аккурат на одну машину, я припарковался. Ни единого авто или человека. Окрестности видны далеко-далеко, включая синеющее на горизонте море. Горный воздух, прохладный и чистый, с наслаждением вливался в легкие.

Заезд на виллу, где некогда жил классик, шел под высоченным углом по дороге, вырубленной в скале, и обрывался глухими дубовыми воротами. Впечатление было такое, что последние лет двадцать ворота ни разу не открывались. Самой виллы видно не было, все вокруг заросло лианами и диким виноградом. Прямо в скалу была вделана мемориальная табличка, тоже весьма потертая дождями и годами: здесь, мол, проживал Иван Бунин, экривиан руссе и при-Нобель.

Больше здесь ничего не показывали. Я еще раз вдохнул чистейший воздух и посмотрел на расстилающуюся подо мной на много миль долину. С высоты птичьего полета виднелись черепичные крыши городков и темные купы садов. Подходящее местечко, подумал я, выбрал для себя классик, с его высокомерием и мизантропией. А впрочем, он имел право. Если уж не леса и перелески родной Орловщины и не заснеженная Мясницкая с розвальнями, то лучше так.

Вернувшись вниз, в Ниццу, я сдал в прокат машину и пошел в кафе «Турино» на площади Гарибальди поужинать (завидуйте мне!) свежими устрицами. Но русский человек, он ведь не может просто наслаждаться дарами моря – как это делали две юные смешливые китаянки и пара брутальных мотоциклистов средних лет (которые немедленно к китаянкам начали клеиться). Лед, в который погружены были устрицы, непременно напомнит русскому другого «лазурного» сидельца, Чехова, и как его тело в этом самом льду для устриц транспортировали для похорон на Родину. Мсье Чехов проживал здесь в отеле «Оазис», неподалеку от вокзала, по нынешней классификации три звезды. Антона Палыча упорно посылали на Лазурку врачи, не ведая еще современных сведений о том, что морской климат чахотку вовсе не лечит, а только вредит. Эх, подумал я, расчувствовавшись от полубутылки белого вина, когда бы смог я путешествовать во времени, первое, что бы сделал, отправился в год эдак девятисотый с грузом современных антибиотиков и пролечил Антона Палыча от туберкулеза. Он мог бы дотянуть и до революции – пятьдесят семь, самый возраст для писателя. Представить его в роли Горького или красного графа, лобзающего руки сатрапу, было совсем невозможно – скорее, гулял бы по ниццким променадам со своим младшим товарищем, Иваном Алексеичем. А может, его нравственный авторитет и голос оказались бы настолько высоки, что никакой революции и вовсе не случилось бы? Ну, это совсем из области фантастики.

Кстати, его антипод по части (не) любви к людям и тоже литератор (как он себя тогда называл) Владимир Ульянов (Ленин) проживал в том же пансионе, но в другое время. И, может, это счастье Антона Палыча, в отличие от своего более молодого коллеги Бунина, что до воцарения своего соседа по пансиону он не дожил.

По темным и безлюдным улицам я вернулся в отель, подключился к вай-фаю и скачал из Сети бунинскую переписку и его дневники эмигрантского периода. Я давно не читал классика (последний раз «Окаянные дни» в перестройку) и теперь заново поражался тому, насколько же он точен и ярок. Я зачитался и погасил планшет и ночник уже около трех.