Илья Ильф - Полное собрание сочинений в одном томе

Кроме автомобилей, есть еще один ужасный властелин в Нью-Йорке. Это грохот. Грохот выделывается здесь в громадном количестве. Под землей воет сабвей, над головой гремит надземная железная дорога, сотни тысяч моторов одновременно гудят на улицах, а к ночи, когда шум немного стихает, явственнее слышатся тревожные и длительные сирены полицейских, пожарных и гангстерских автомобилей. Вой приближается, проносится мимо и пропадает где-то вдали. Кого-то застрелили из ревности, кого-то – из ненависти, кого-то – просто не поделив добычи. А может быть, кто-нибудь повесился, отравился, прострелил себе сердце, не вынеся жизни в городе автомобилей, грохота и головной боли.

«Бромо-зельцер» – напиток против головной боли – продается всюду, наравне с апельсиновым соком, кофе и лимонадом. Скоро «бромо-зельцер» будут ставить в меню. Обед будет выглядеть так: на первое – «бромо-зельцер», на второе – «чили», мексиканский суп, на третье – рыба «соль», а на сладкое – опять «бромо-зельцер». И если в одном Нью-Йорке телефонов больше, чем во всей Англии, то, безусловно, в этом же одном Нью-Йорке за день потребляют порошков от головной боли больше, чем в Англии за полгода. В более тихих районах Нью-Йорка квартиры стоят дороже не потому, что они лучше, а потому что здесь меньше шума. В Нью-Йорке торгуют тишиной, и этот товар стоит дорого. Это что-то вроде английского костюма. Дорого – зато хорошо.

В Нью-Йорке нельзя расстаться с чувством тревоги. По самой оживленной улице проезжает вдруг банковский броневик, выкрашенный в ярко-красный цвет. Пулеметы броневика направлены прямо на толпу молодых людей в светлых шляпах, которые прогуливаются с сигарами в зубах.

Так в Нью-Йорке перевозят деньги. Везти их можно только в броневике, иначе расхватают эти самые молодые люди в светлых шляпах. Что-то очень уж подозрительно и грозно они усмехаются, засунув руки в карманы своих узеньких пальто!

Несколько дней мы прощались с нью-йоркскими друзьями, улицами и небоскребами.

В день отъезда мы пришли на Сентрал-парк-вест и поднялись в квартиру мистера Адамса. Дверь нам открыла негритянка, показав такие сияющие африканские зубы, что в передней стало светло.

В столовой мы увидели мистера Адамса, который прижимал к своей груди маленькую бэби. Рядом стояла миссис Адамс и говорила:

– Ты уже держал бэби пять минут. Теперь моя очередь.

– Но, но, Бекки, – отвечал мистер Адамс, – не говори так. Мне больно слушать, когда ты так говоришь.

На столе и на полу валялись распакованные посылки. Среди веревочек и оберточной бумаги лежали самые разнообразные вещи: старый плед, бинокль, воротничок, несколько ключей с большими гостиничными бляхами и еще всякая всячина.

– Вот, вот, сэры, – сказал мистер Адамс, горячо пожимая нам руки, – мои вещи понемножку начинают стекаться ко мне. Остается разослать ключи по гостиницам – и все будет в порядке. Только шляпы нет.

– Все-таки было бы лучше получить ее в Вашингтоне, – назидательно сказала миссис Адамс, ловко выхватив из рук мужа девочку.

– Но, но, Бекки, – застонал Адамс, – ты не должна поступать так. Мы же дали на вашингтонский почтамт распоряжение прислать шляпу сюда. Отпусти бэби, ты чересчур долго держишь ее на руках. Ребенку это вредно. Дай ему побегать по комнате.

Но не успела Бекки спустить девочку на пол, как мистер Адамс с криком: «Нет, нет, серьезно!» – схватил бэби и прижал ее к груди.

Раздался звонок, и в комнату вошел почтальон с посылкой.

– На этот раз это она! – крикнул Адамс.

Да, это была она. Мистер Адамс с торжеством извлек из ящика свою старую любимую шляпу и сейчас же надел ее на голову.

– Идем! – закричал он звонким голосом. – Вы сегодня уезжаете, сэры, а до сих пор еще не подымались на вершину «Импайр Стейт Билдинг». Было бы глупо этого не сделать. Да, да, сэры, если вы хотите знать, что такое Америка, вы должны подняться на «Импайр».

Когда бэби увидела, что ее родителей снова уводят незнакомые джентльмены, которые уже утащили их однажды на два месяца, она заревела. Она топала ножками и кричала, заливаясь слезами: «No more trips!» – «Не надо больше путешествий!»

Родители клялись бэби, что уходят только на пять минут, но она с плачем твердила, что «в тот раз они тоже говорили, что уходят только на пять минут, и не возвращались очень долго».

Спускаясь в лифте, мы еще слышали плач ребенка. У папа энд мама был сконфуженный вид, но неистребимое любопытство светилось в их глазах.