Ведат Кокона - По волнам жизни

Отворилась дверь. Вошли Хасан, Джемиле с детьми Хесма, Манушате и Софика, собравшись, как это бывает в больших и дружных семьях, все вместе в гостиной.

Вероятно, в другое время эта встреча осталась бы одним из самых прекрасных воспоминаний гостя и всего семейства. Но теперь она была омрачена горькими событиями печального апрельского дня; в эти минуты самолеты фашистской Италии, шныряя в небе Тираны как у себя дома, сбрасывали на землю тысячи пестрых листовок, которые легко парили в воздухе и падали вниз, оповещая о начале рабства.

Только Агрон и Тэфта продолжали жить в своем детском мире и всякий раз завидев из окошка самолет, прыгали и плясали от радости:

— Алопран, алопран!

Исмаил хмуро поглядывал на них, а они удивлялись, не понимая, чем они виноваты, если их радуют самолеты.

Семейное собрание, однако, то и дело прерывалось, и воцарялась тяжелая, угнетающая душу тишина.

Тель почему-то часто подносил руку к лицу, прикрывая ладонью щеку и подбородок. Джемиле заметила этот жест и не удержалась от вопроса:

— У тебя зуб болит, сынок?

Тель улыбнулся:

— Нет-нет, не болит.

Но ладонь от щеки не отнимал.

Исмаилу это тоже показалось странным.

— Наверно, болит, но ему неудобно признаться. Хесма, принеси что-нибудь болеутоляющее.

— Да нет, зубы у меня не болят, — повторил Тель, все так же улыбаясь. — Мне просто неудобно — зарос, как поп…

— А ты не хочешь побриться?

Тель смущенно пожал плечами.

— Конечно, тебе надо побриться, — сказал Исмаил, рассчитывая хоть чем-то отвлечь всех от тревожных и невеселых дум этого злосчастного дня. — Срочно! Разве можно сидеть в обществе девушек с такой густой щетиной? Хесма, принеси нам, пожалуйста, тепленькой водички и бритвенный прибор.

Хесма взглянула на Теля и спросила:

— А нельзя ли чуть попозже?

Тель ее не понял. Исмаил тоже, и поинтересовался:

— Это почему же?

— Потому что я поставила воду вам для мытья. Она скоро согреется.

Исмаил удовлетворенно улыбнулся.

— Какая же ты умница! Второй такой не найти! Очень хорошо! После тюрьмы первое дело — помыться как следует! Молодец, честное слово! Вот вам явное опровержение пословицы, будто у женщин волос долог, а ум короток!

— Так говорят только глупцы! — взорвалась Манушате.

Исмаил неодобрительно посмотрел на нее:

— Ну и язычок у тебя — отбреешь лучше всякой бритвы!

Манушате усмехнулась, заправляя за ухо непокорную прядь.

— Разве нам запрещено защищаться?

И тут же скосила взгляд на Теля. А он между тем отвечал предупредительной Хесме:

— Прошу вас, не утруждайте себя лишними хлопотами.

— Что ты, какие это хлопоты? — включился в разговор молчавший до сих пор Хасан. — Ты здесь у себя дома. Не нужно смущаться и робеть. Не бойся, что надо — проси.

— Когда я жил в твоем доме, в Корче еще не открыли публичных бань, и твоя мать каждую неделю грела мне воду для купания. Пусть теперь хоть раз это сделает для тебя моя жена.

Сконфуженный Тель опустил глаза:

— Большое вам спасибо.

Вскоре Хесма сказала, что вода согрета.

В бане Теля ждало все необходимое: горячая и холодная вода, мочалка, ароматное мыло, купальный халат, повешенный за дверью, безупречно чистое белье и мужской костюм на настенной вешалке. Хесма была хорошей хозяйкой и предусмотрела решительно все — принесла даже костюм Исмаила, чтобы Телю не пришлось надевать на себя одежду, в которой, не исключено, водились вши.

Вымывшись и наскоро побрившись, Тель переоделся в вещи Исмаила, обул домашние туфли, оставленные для него у дверей, и вышел из бани. У порога его ждала Джемиле:

— С легким паром! Быть тебе скоро женихом!

Манушате удивилась разительной перемене в госте. Теперь этот чистый, свежевыбритый парень в белой рубашке с открытым воротом выглядел совсем другим. Костюм ее брата, темно-синий в белую полоску, сидел на нем как влитой и очень ему шел. Тель показался ей еще интересней, чем прежде. Окинув гостя беглым взглядом, Манушате тут же отвела глаза.

Когда все снова собрались в гостиной, Исмаил попросил Теля рассказать о своем аресте, о времени, проведенном в тюрьме, и о товарищах по заключению.

Телю очень не хотелось вспоминать и рассказывать об этом сейчас, когда родине угрожает оккупация. Не время вспоминать прошлое. Ведь каким бы горьким и печальным оно ни казалось, осквернение родной земли вражескими сапогами во сто крат страшнее! Однако ему не хотелось отказывать Исмаилу, да и теплые серые глаза сидевшей напротив Манушате горели желанием узнать о неведомых ей сторонах жизни. И он начал свой рассказ. Хотя Тель говорил тихо, все слышали, как дрожит его голос, прерываясь легкими, еле уловимыми вздохами.