Люси Кристофер - Взаперти

– И что же? – еле слышно шепнула я.

Ты наклонился, осторожно разжал пальцы, протянул руку к моему лицу. Я увидела на ладони темную, уже запекшуюся кровь. И отвернулась было, но ты заставил смотреть на тебя. Провел кончиками пальцев по моим волосам.

– В доме 31а по Элфингтон-стрит был сквот, – вздохнул ты. – Стены в говне, дохлые воробьи в камине. Какой-то наркодилер чуть не убил меня, когда я постучался.

– А твоя мама?

Ты держал мой подбородок так крепко, что трудно было говорить.

– Ее там не было. Видимо, ушла за неделю до моего приезда. – Ты задумался, припоминая тот день, твой взгляд стал отсутствующим. – Я пытался разузнать новый адрес, но никто мне его не дал… Говорили, она по уши влипла во всякое дерьмо, никто ее больше знать не хотел.

Я попыталась высвободиться. Ты не отпустил меня. Только сжал пальцы сильнее, приблизил губы к моему лицу, обдавая его кислым запахом самокруток.

– В конце концов я добыл номер, по которому мог связаться с ней. Несколько дней я носил этот клочок бумаги в кармане, прежде чем собрался с духом и позвонил, и к тому времени выучил номер наизусть. Ответила какая-то старуха, спросила, есть ли у меня деньги, я сказал, что нет, и она заявила, что понятия не имеет, кто мне нужен. Но ее голос… – ты перевел дыхание, – …он звучал жутко, будто она была пьяна в хлам, обкурена или еще что… иногда отец говорил так же. – Ты помолчал. – Знаешь, я часто гадал, на самом ли деле это была она, ее голос.

Я смотрела на тебя в упор. Потом медленно попыталась отстраниться, высвободить голову.

– Но искать мать я не перестал, – продолжал ты, не замечая моего движения. – Обходил один за другим сквоты и приюты. Пипец! До приезда туда я ни разу не видел снега и в первый же день возненавидел его до отвращения. У меня не было ни денег, чтобы вернуться домой, ни других дел, никого, так что…

Ты осекся и наконец отпустил меня. Я подвигала туда-сюда челюстью, проверяя, цела ли она. А когда подняла глаза, твое лицо выглядело озабоченным. Ты потянулся пальцем к моей щеке, словно хотел опять дотронуться до нее.

Я покачала головой. Нет. Ты скорчил гримасу. Я отодвинулась к спинке дивана. Ты с силой хлопнул ладонью по месту рядом со мной. Мы оба уставились на твою руку. Она лежала сантиметрах в тридцати от меня и дрожала. Немного погодя ты отдернул ее и сунул в карман. И отошел обратно к своему столбу, глядя вдаль.

– Тогда ты и нашел меня? – тихо спросила я. – В Лондоне, когда не смог найти маму?

Ты не ответил. Протопал по веранде, спрыгнул на песок. Ударил боксерскую грушу, пригнулся, ударил еще несколько раз. Зарычал, задев порезанную руку. Затем вмазал по груше обоими кулаками и бросился в сторону Отдельностей. Я прислушивалась к ритму, с которым груша качалась из стороны в сторону, постепенно замедляя движения, пока наконец не остановилась. Чуть позже откуда-то из валунов донеслось эхо, которое могло быть твоим воем.

День клонился к вечеру, пришло время, когда ты обычно кормил кур, а ты всё не возвращался. Я взяла на веранде коробку с семенами и орехами и отправилась кормить их сама. До Отдельностей пришлось идти через верблюжий загон. Я впервые вошла туда в твое отсутствие. Верблюдица лежала, подогнув под себя ноги. Когда я вошла, она подняла голову.

– Ну-ну, тихо, детка, – сказала я, пытаясь подражать тебе.

Рядом с ней, такой огромной, трудно было не побаиваться. Я осторожно ступила на тропу, которая вела по расщелине среди камней. Там ли ты еще? И если да, то где? Меня не покидало ощущение, что ты за мной следишь.

Я вышла на поляну. Там оказалось шумно, дикие птицы уже начали предвечернюю перекличку. Ящерица, которая грелась на камне, поспешно юркнула в тень, когда я приблизилась, направляясь к клеткам. Сначала я подошла к курам, оставив петуха напоследок. Он вышагивал по клетке так, словно разминался перед боем. Я сдернула крышку с клетки кур и насыпала им корма. Они теснились вокруг моей руки, касались ее мягкими и теплыми перьями. Мне нравилось слушать, как они квохчут. Почти как две старушки, с которыми я иногда встречалась в автобусе по пути из школы: они тоже щебетали и кудахтали, обсуждая любимые телепередачи. Я скучала по этим попутчицам. Интересно, заметили ли они, что больше не встречаются со мной в автобусе.

Я решила дать курам имена. Двух толстых сереньких назвала Этель и Гвен – в честь автобусных старушек. Худенькую рыжую – Мамуля. Рыжую потолще – Анна. Крупную оранжевую – Бен (ага, хоть это и мальчишечье имя!), а хилую грязно-белую – Элисон, бабушкиным именем. Петуха я окрестила Хреном в твою честь.