Александр Торик - Флавиан. Армагеддон

— И как? — спросил я его заинтересованно.

— Знаешь, что меня вывело из зачарованного состояния? — Флавиан посмотрел на меня ясным взором.

— Что?

— Я подумал, то есть, ко мне извне пришла вдруг мысль: а могла бы эта женщина «душу положить за други своя»? Не за мужа или детей, а за тебя, за меня, за любого, как это сделал Христос и как Он учит это делать нас! — Флавиан задумался на мгновенье. — И ты знаешь, я не смог себе ответить на этот вопрос! Но «колдовство» вдруг перестало действовать…

— Хм! Однако! — я совершенно не ожидал такого направления взгляда на Нефертити. — Я как-то тоже не могу себе её представить среди мучеников, влекомых ко львам в Колизее!

— А на трибуне того же Колизея? — спросил Флавиан.

— Пожалуй, да! — кивнул я. — Естественно, в императорской ложе!

— Ну ладно, пошли! — махнул головой Флавиан, словно стряхивая что-то, — а то дофантазируемся!

— Пошли! — смиренно согласился я и пошёл следом за батюшкой к выходу из музея.

Что ещё рассказать про Берлин? Берлин как Берлин! Город, отстроенный заново после бомбёжек союзной авиацией, которые в конце Второй мировой войны практически полностью превратили его в руины.

В Рейхстаг мы не попали — билеты туда, как оказывается, надо бронировать заранее. На Унтер ден Линден, в забегаловке недалеко от Бранденбургских ворот, мне попался вполне приличный глазурованный пончик, но кофе был ужасен!

В целом впечатление осталось — чистенько, аккуратненько, неприветливенько…

Вновь приезжать сюда желания не возникло.

Разве что к Нефертити…

— Слушай, батюшка! — сидя за прозрачными стенками из толстой плёнки уличного ресторанчика в северной столице Италии, Милане, заметил я, — ну убей меня, а место это мне знакомо, хоть я раньше в этом городе не бывал! Может, в каком-нибудь итальянском фильме видел…

— Дежавю, наверное! — спокойно отреагировал на мою взволнованность Флавиан. — Бывает!

Пожилой поджарый официант принёс нам салат из свежих овощей и какую-то рыбу.

— Саrо signore! In questa piazza maigirato un film? (уважаемый сеньор, на этой площади снимали какой-нибудь фильм?) — спросил я официанта.

— Si, signore! «San Babila ore 20: un delitto inutile» (да, сеньор! «Сан Бабила 20 часов: бессмысленное убийство»), — сказал официант и ушёл обслуживать другого клиента.

— Подожди, подожди! — заволновался я, выглядывая на углу здания рядом табличку с названием площади. — Ну, конечно! Это же площадь Сан Бабила!

— И что? — спросил Флавиан, отделяя на тарелке плавники от своей рыбы, — мне это название ни о чём не говорит.

— Как, отче! Ты не смотрел в начале восьмидесятых фильм «Сан Бабила 20 часов»? — я искренне поразился.

— Извини, не смотрел, — поднял на меня взгляд батюшка, — а что, надо было?

— Ну, как сказать… — немного растерялся я. — Надо, не надо — не та постановка вопроса! Просто чтобы понять многие явления в молодёжной среде начала восьмидесятых, необходимо иметь представление об этом фильме, который стал детонатором этих явлений.

— И что это за явления? — спокойно спросил Флавиан, продолжая очищать рыбину от костей.

— Помнишь, батюшка, как тогда в моду у парней стали входить короткие кожаные куртки, чёрные очки-капли, сапоги с острыми носами, названные впоследствии «казаками», цепи на шее?

— Ну, что-то такое было, я сам тогда не очень за модой следил, предпочитал «брезентуху» и «турботинки» с рифлёной подошвой, ты же помнишь — я тогда из походов не вылезал всё свободное от учёбы время.

— Вот! То-то и оно! — торжествующе поднял я палец вверх. — Все вы такие «ботаны»! А жизнь проходит мимо!

— Лёша, а что такое «ботаны»?

— Ну ты, батюшка, и даёшь! — поразился я его наивности. — «Ботаны» от слова «ботаник», то есть такой школьник-заучка с большой головой и в очках с толстыми стёклами, который кроме своей ботаники с бабочками и цветочками ничего в жизни не знает.

— Понял! — кивнул Флавиан. — Я, правда, не совсем «ботаном» был, но в отношении моды пожалуй…

— Ну, если ты имеешь в виду свои разряды по нескольким видам спорта и всякие там сплавы по рекам и лазанье по горам, то ты, конечно, был не вполне «ботаном» — согласился я. — Но что касается молодёжной «субкультуры» со всеми её тенденциями, то ты был весьма отсталым!

— Каюсь! — вздохнул батюшка и продолжил доедание рыбы. — Боюсь, что нагонять упущенное для меня уже поздно.

— Ну…— я представил себе Флавиана с его комплекцией и бородато-кудлатой седой головой в узких джинсах, короткой кожаной куртке, «казаках» и очках каплях — да! Боюсь, это будет зрелищем не для слабонервных!