Роман Шмараков - Автопортрет с устрицей в кармане

— Значит, ты не зря съездил.

— Масса впечатлений, — подтвердил Роджер. — Я сделал кучу выписок. Жаль только, с ними нельзя справиться. Некоторые подробности, гм, пропали безвозвратно.

— Ты их потерял, — догадалась Джейн.

— Конечно, нет. Они всегда были при мне. Просто моя записная книжка, как бы это сказать, немного подмочена. Боюсь, эти люди из «Ежемесячного развлечения» будут несколько разочарованы. Они уже звонили вчера и спрашивали, когда ждать первый очерк.

— И поэтому ты…

— Ну конечно, нет!.. У меня были другие причины. Здесь ведь полон дом людей, неравнодушных к искусству. Кстати, кто это гремит там наверху?

— Наверное, Энни. Мисс Робертсон после беседы с инспектором ушла к себе. Инспектор в библиотеке — должно быть, разговаривает с викарием. А мистер Годфри, не знаю где.

— Как быстро появился этот инспектор. А Энни — это здешняя горничная? Такая рыжая?

— Рыжая — это предыдущая Энни, ты редко здесь бываешь. Да, на удивление быстро, я и не думала, что так бывает… Господи…

— Он внушает уважение, — быстро сказал Роджер, — хотя выглядит очень молодым. Следствие в надежных руках. Надеюсь, он был аккуратен с мисс Робертсон, ее ведь трудно будет успокоить, сколько я ее помню.

— Да, он был очень учтив, он даже за весь разговор ни разу… — сказала Джейн и осеклась.

— Ну-ну, — с интересом сказал Роджер. — Продолжай.

— Ну ты же знаешь, — неохотно начала Джейн, — наш дом очень старый…

— Неравномерно старый, — уточнил Роджер.

— Вот именно. Он как костюм с карманами там, где их меньше всего ждешь, и непонятно, кому придет в голову что-то хранить в таких местах…

— Карманы делаются в мнемонических целях, — сообщил Роджер. — Через некоторое время человек привыкает ассоциировать с печенью две серебряные полукроны, а с сердцем — зубочистку и театральные программки; из этого происходят всякие интересные следствия. Почему ты отказываешься публиковаться? Я уверен, твой стиль понравится людям. Хочешь, я поговорю с «Ежемесячным развлечением»? Наверняка их привлечет серия очерков из деревни, написанных наблюдательной девушкой, образованной, но не потерявшей расположения местных жителей.

— Перестань, — сказала Джейн.

— Да, конечно. Ты говорила о том, что там с инспектором и мисс Робертсон и почему ты об этом знаешь.

— Так вот, я шла мимо библиотеки и совсем не собиралась останавливаться… Но когда я дошла до статуи, которую покойный сэр Джон поставил в коридоре…

— Сатир с сорокой, — уточнил Роджер. — Я помню. Прекрасная вещь, острый стиль. Затаенный юмор и внимание к бытовым деталям.

— От сороки уже не так много осталось, — сказала Джейн. — Дело в том, что Энни…

— Нынешняя?..

— Рыжая… Впрочем, это не важно. У меня в руках была розетка с вареньем из айвы, уже не помню, почему. Я же несла ее мисс Робертсон!.. Она попросила айвы. Куда я ее потом дела?..

— Найдется, — сказал Роджер. — Так что там с сатиром?

— Я пролила немножко варенья — руки дрожали — и мне пришлось поставить розетку, сходить за тряпкой и оттирать сатира и сороку. Кстати, айва удивительно хорошо смотрится на старом мраморе, а будь в ней немного больше сахара и цедры…

— Не зря я сюда приехал, — одобрительно сказал Роджер. — Ну а дальше?

— Понимаешь, дом старый и в нем много странностей со звуками. Они то пропадают вблизи, то разносятся очень далеко. Например, если стать рядом с сатиром, замечательно слышно все, что говорят в библиотеке, а стоит отступить на два шага — и все пропадает.

— Любители органной музыки называют это «поразительным акустическим эффектом», — сказал Роджер. — Один человек таким образом узнал много лишнего в соборе святого Павла. Потом он уверял, что это были голоса ангелов. Они советовали ему пойти в лавку Коупленда и купить сукна с гладкой каймой, пока оно еще есть. Он тогда сильно потратился.

— Я не собиралась подслушивать!.. Надо же было оттереть сатира, пока айва не въелась в него навсегда; кто знает, как мрамор реагирует на такие вещи.

— Никто тебя не обвиняет, — сказал Роджер. — Каждый на твоем месте повел бы себя точно так же. Так что там было?

— Сперва инспектор усадил ее в кресло и спросил, как она себя чувствует и в силах ли отвечать на вопросы, а мисс Робертсон поблагодарила его за любезность и сказала, что предпочтет ответить на все сейчас. Он спросил, кем она приходится хозяевам этого дома и давно ли здесь живет. Она сказала, что была подругой покойной хозяйки и живет в Эннингли-Холле, кажется, уже лет десять. «Смею надеяться, — прибавила она (я не видела ее жест, но могу его представить), — смею надеяться, я не заставила их раскаяться в гостеприимстве».