Яна Жемойтелите - Смотри - прилетели ласточки [litres]

Смысл отсылки к классику Наденька поняла только на следующее утро, по пути в школу, когда, невыспавшаяся, чапала в резиновых сапогах по петуховской грязюке. Это что же, Вадим намеренно себя чудовищем выставляет, чтобы никто на нее, Наденьку, видов не имел? Какую же свободу дает ему эта его фантазия? И вообще, разве кто позарится на школьную учительницу русского языка с оттопыренными ушами да еще в резиновых сапогах? Новые сапожки-то до заморозков не надеть! Наденька каждое утро придирчиво рассматривала себя в зеркале огромного шкафа. Худенькая девочка в зеркале больше походила на старшеклассницу, чем на учительницу, несмотря на накрашенные глаза и перманентную завивку, которую пришлось сделать еще из практических соображений, чтобы не так часто мыть голову. В тазике волосы промывались плохо, да и споласкивать их воды не напасешься.

Нет, если разобраться, с Вадимом было нескучно. Только вот курил он много, с самого утра и до самой ночи. И засыпал с сигаретой, и вставал – тут же за сигаретой тянулся. Наденьке это было неприятно, и даже в школе ей стали замечания делать, что не следует педагогу так много курить – тянуло от нее за версту табаком, как от грузчика. От волос тянуло и от одежды, которая теперь висела в огромном шкафу с зеркальными дверцами рядом со сталинским кителем. И жаловалась она Вадиму, а тот отвечал, что он уже сформировался как личность, как там в учебниках пишут, и от привычек своих отказываться не собирается.

Еще существовала проблема еды. В глобальном смысле она касалась всех, причем на памяти Наденьки так было всегда. Мама умудрялась варить какие-то супчики из сущика или рыбных консервов, но с Вадимом это не проходило. Его надо было кормить по-настоящему, а не сущиком или блинчиками с вареньем. Да, именно: «Я жрать хочу, а ты меня блинами кормишь». В магазине, конечно, лежали на полках огромные кубы маргарина и комбижира, продавался томатный сок в трехлитровых банках и подсахаренная вода под названием «Березовый сок». Еще торговали очень полезной морской капустой, по поводу которой Наденькина школьная подруга придумала устраивать дегустации прямо в гастрономе. Она окончила Ленинградский институт торговли и вернулась домой в качестве завмагазином. А еще она иногда подбрасывала Наденьке дефицитной докторской колбасы, которой в свободной продаже просто не было. Впрочем, ничего другого, что можно было поесть, в магазине тоже не было, все это надо было достать. А Наденьку в университете научили только книжки читать и обсуждать прочитанное. Иного Наденька толком не умела, тем более что касалось всякого дефицита.

Однажды Вадим решил Наденьку немного жизни подучить. Машина песку понадобилась Петру Николаевичу для огорода. Грядки у него знатные были, на них даже капуста по осени росла, кудрявая такая, похожая на огромные зеленые розы. Так вот кое-что присыпать надо было песком, чтобы сорняк не лез. А откуда столько песку возьмешь? Вопрос решался очень просто: через Старую Петуховку самосвалы возили песок в промзону, на самую оконечность города. И если встать на обочине с талонами на водку, раскинув их веером, то очень даже вероятно этот песок заполучить в огород. Поскольку школьный день заканчивался рано, именно Наденьке нужно было на обочине с талонами встать, чтобы грузовик с песком поймать. Ну, встала она на обочине возле поворота на промзону. Грузовики мимо проносятся, из-под колес грязь летит, никто на нее внимания не обращает. Потом один притормозил: чего надо-то?

– Да вот, – Наденька отвечает, – у вас машина песку, а у меня талоны на водку.

– Садись давай, – водила ответил, как будто сплюнул. Он вообще говорил грубо и отрывисто и так же грубо с места рванул, развернулся на перекрестке, но опять затормозил и пристроил грузовик на пустынном пятачке. – Тут талонами не отделаешься. Давай, только по-быстрому.

Наденька постеснялась спросить, что еще ему кроме талонов нужно, только молча сидела, теребя пальцами талоны. А водила тем временем ширинку расстегнул…

Как ее из грузовика выдуло, Наденька и не помнила, и как потом бежала прочь, меся резиновыми сапогами грязь. Очнулась только возле калитки. В дом вошла, прямиком на кухню, мятые талоны на стол бросила:

– Все. Не будет вам никакого песку.

Петр Николаевич что-то проворчал под нос, вроде «все не слава богу», и отправился в свой огород, а Вадим усмехнулся немного зло.

Наденька бессильно опустилась на стул возле окна. На кухне было тепло, на плите дышала горячая картошка, присыпанная укропом. И то, что только что с ней случилось, показалось вовсе из параллельной реальности, будто не из ее жизни. Хорошо, что этого не видела ее мама. И вообще никто из ее знакомых. Наденьке впервые захотелось выругаться вслух, но она промолчала. Во-первых, потому что ругаться не умела вовсе, губы у нее не складывались, чтобы ругательство произнести. Во-вторых, она бы тут же раскаялась в том, что сказала. Даже не потому, что была слишком кроткая, а так всегда получалось, что стоило ей начать мысленно анализировать ссору, как вывод напрашивался, что она сама же во всем виновата. Ну, не так с самого начала с этим водилой себя повела, вот он и вообразил себе неизвестно что.