Рене Карлино - Милая [litres]

Он забрал из квартиры все, что ему принадлежало, даже майки, которые я носила. Казалось, его никогда здесь не было. Я высматривала его на улице и в окнах магазинов. Я ходила в отель «Montosh», где другой бармен, Брэдли, сказал мне, что Уилл уволился, вполне в духе Уилла.

– Да, той ночью, когда он ушел, народу было полно. Он встал за барную стойку и сказал: «Я люблю всех вас до единого». Указывая пальцем, он кричал: «Я люблю тебя, и тебя, и тебя, и тебя», а потом вынул из кармана листок бумаги и прочитал молитву, которую сам написал. Я не помню ее слово в слово, но припоминаю последнюю строчку: «Спасайте ваши души и держитесь подальше от любви, иначе превратитесь в безумцев вроде меня». И еще он сказал: «Все, я закончил, я сваливаю! Пойду посплю и выпью!» Возможно, я что-то перепутал, но он казался счастливым, как чокнутый.

Эти слова обожгли меня. Я знала, что Уилл несчастен. Он никогда так не психовал, если был счастлив. Это была просто защитная реакция.

Когда я вышла из бара, мне казалось, что мир рушится. Я глотала воздух широко раскрытым ртом. Бремя моей ошибки было сокрушительным. Я подумала, что Уилл, наверное, совершенно сошел с ума, бросив работу. Казалось, что он не отдавал себе отчета в том, что делает. Я представила, как он сидит где-то в складском чулане, напившись до смерти.

Я умоляла Шейл попытаться отыскать его через общих друзей, но она отказалась, сказав, что я должна усвоить этот урок. Она была тверда как скала. Марта проявляла ко мне чуть больше сочувствия, она дала мне книгу « Пророк» Халиля Джебрана, в которой подчеркнула отдельные строки и сделала пометки на полях. Сев в глубине кафе, я изучала эту книгу, ища в ней ответы, советы, все, что могло бы помочь мне. Я цеплялась за соломинку. Главное, что я вынесла из этого чтения, только утвердило меня в том, что я сама все испортила.

Я водила пальцем по словам: «Никогда еще не случалось, чтобы любовь познала собственную глубину до тех пор, пока не наступит час расставания». Крепко зажмурив глаза, я прокляла себя, швырнула книгу на пол и забилась в истерике.

Подошла Марта и положила ладонь мне на плечо.

– Тебе нужно поесть, ты таешь на глазах, и ты пугаешь посетителей.

– Так мне и надо.

– Ты не права. Уилл – тонко чувствующий молодой человек, он знает, что тебе пришлось пережить в этом году, и он был терпелив с тобой. Я не думаю, что ты заслуживаешь таких страданий, но ты сделала все своими руками, и ты знаешь об этом. Тебя никто не наказывает, ты сама себя наказываешь. Ты не можешь винить мужчину в том, что он тебя любит, Миа.

– Дело вообще не в этом.

– Ты уверена? – Она принюхалась. – Девочка, тебе нужно принять душ. Иди домой. Я сама закрою.

Придя домой, я решила не принимать душ. Вместо этого я нашла старую магнитофонную кассету Шинейд О’Коннор [41] Шинейд О’Коннор – ирландская певица и композитор. с превосходной пленкой, вставила ее в древний стереомагнитофон своего отца и поставила рядом с пианино. Сев за инструмент, я сочинила, а затем записала самую печальную мелодию, которую когда-либо слышала. Сделав хронометраж песни «Nothing Compares 2U», я записала прямо поверх нее свою жалкую мелодию. Я думала: « Прости, Шинейд, но моя тоска безгранична, моя мелодия намного печальнее, чем твоя. Моя мелодия такая скорбная, что для нее есть только одно название: Ад» .

Проводя почти каждый день в кафе на протяжении всего года, я объявила воскресенье своим официальным выходным днем. Хотя я возлагала надежды на то, что в свободные дни буду самосовершенствоваться, репетировать или сочинять музыку, я ничего этого не делала. Вместо этого я засыпала как убитая почти всякий раз, как покидала кафе. Я похудела и постоянно чувствовала усталость. Мы с Дженни все больше отдалялись друг от друга. Все ее силы уходили на семейную жизнь и наслаждение супружеским счастьем, все мои – на то, чтобы пережить огромное горе. Оттого что Уилл по-прежнему не появлялся и избегал меня, мне казалось, что я лишена всякой возможности исправить свои ошибки, отчего еще больше злилась на него. Воспоминания о нем были настолько болезненными, что я почти не могла сидеть без дела в своей квартире, поэтому просто спала или сидела в парке, наблюдая за тем, как играют дети. Я завидовала простодушию, свойственному детям, забываясь в воспоминаниях о том, как проводила время с отцом в том же парке.

Это стало моим единственным утешением. Миновали годовщина папиной смерти, мой двадцать шестой день рождения и тридцатилетие Уилла. Все эти события прошли для меня незамеченными. Несколько человек в кафе поздравили меня с днем рождения. Марта приготовила для меня запеканку, настояв, чтобы я съела половину у нее на глазах. Дженни испекла торт, а Тайлер устроил в честь моего дня рождения комический слэм на поэтическом вечере. В день рождения Уилла Дженни отпросилась у меня на вечер, но не сказала почему. Впрочем, это было вполне очевидно.