Однако она существует — целая субкультура мужчин, которые писают сидя, будь то на публике или приватно. С каждым днем нас все больше и больше, и мы никуда не исчезнем. Нас непросто заметить, ибо все же велик и ужасен страх стать отверженными в глазах стоячего большинства, но иногда, когда защитная реакция притупляется и в разговоре затронута тема сортира или факторов, определяющих мужчину, эта тема бывает затронута при обсуждении, и все больше и больше мужчин выходят из тени на яркое солнце и кричат во весь голос (на умеренной громкости): «ДА! Я ПИСАЮ СИДЯ!»
Сейди постучала в дверь.
— Томми, мне можно войти? Нам надо поговорить. Прозвучало это устрашающе. Я встал, аккуратно стряхнул, что положено, спустил воду в унитазе и открыл дверь.
— Ты все еще на меня злишься, да? — спросил я смиренно, надеясь, что это ее разжалобит, и ей станет стыдно, и она перестанет сердиться. Обычно этот прием срабатывал.
— Что? Нет, не злюсь. Все, что я собиралась сказать, я сказала еще вчера, и если ты хочешь встретиться со своей бывшей и испортить себе настроение в воскресный вечер вместо того, чтобы провести его с нами, в тесном домашнем кругу, где всегда весело и хорошо, — дело твое. Ты уже большой мальчик. То есть ты жопа, конечно. Но я тебя благословляю на подвиги и освобождаю от всех данных ранее обязательств. Ступай с миром, сын мой. Моя любовь вечно пребудет с тобой.
Иногда я задумываюсь о том, что Сейди надо написать книгу. Но не сбивчивый исповедальный опус наподобие моего, а хорошую, умную книгу о Жизни, и Как все устроено, и Как с этим бороться. Книгу, пересыпанную замечательными афоризмами типа того, что она изрекла сейчас, которые можно выписывать на бумажку и приклеивать на холодильник, чтобы каждый раз, когда тебе нужно взять молоко, ты бы читал эти мудрые изречения и проникался. Она бы разбогатела на переизданиях.
— Нет, солнце. Вчера ты, конечно, неслабо выступил. Но по сравнению с тем, что случилось сегодня, это было невинное развлечение. — Сейди присела на краешек ванной. Вид у нее был встревоженный и какой-то растерянный. — Все значительно хуже. Вот. Сегодня пришло. По почте. — Она показала мне какой-то конверт. — От хозяина квартиры. Он просит нас освободить помещение. В общем, нас выселяют.
— Что?! — Я чуть не выпал в осадок. Слава Богу, сегодня меня отпустило. Если бы это известие пришло вчера, оно бы точно меня добило.
— Он собирается продавать квартиру и говорит, что ему будет проще ее продать, если тут не будет квартирантов, — угрюмо проговорила Сейди. — А мне так нравится эта квартира.
— А он вообще может нас выселить?! — Я весь бурлил праведным негодованием. — То есть что там написано в договоре?
— У нас был договор на три года. Срок аренды истек еще летом, и дальше мы продлевали его ежемесячно. Конечно, тут я сглупила. Надо было настаивать на заключении нового договора на несколько лет, но мне и в голову не приходило, что он соберется продавать квартиру. Такой хороший и славный дяденька.
— Как выяснилось, не такой уж и славный.
— Как бы там ни было, он в своем праве, и... сейчас уточню... — Сейди пробежала глазами письмо. — Ага, вот. Он просит прощения за причиненные неудобства и дает нам три месяца на переезд. Да, он еще всячески благодарит нас за то, что мы такие хорошие, прямо-таки образцовые квартиранты. — Сейди швырнула письмо на пол. — Прикинь, Томми. Мы образцовые квартиранты!
Мы рассмеялись, но как-то невесело.
Господи, какой там период пертурбаций! Вся моя жизнь — одна сплошная пертурбация. Непреходящий разлад и разгром. Есть в ней хоть что-то стабильное и постоянное?! Впрочем, да. Есть. Вот она, рядом. Сейди.
Мы решили, что самое лучшее, что можно сделать в сложившейся ситуации, это принять вместе ванну, успокоиться, собраться с мыслями, потом плотно и вкусно позавтракать, а потом составить ПЛАН.
В кризисные периоды мы с Сейди всегда принимаем ванну. В смысле — вместе. Вдвоем.
Мы обсудили вчерашний вечер, и нашу ссору, и все события последних дней, и Сейди сказала, что она — нерадивый друг и что надо было тащить меня в ванну гораздо раньше.
Мне было так хорошо лежать в теплой воде, положив голову Сейди на грудь, и наблюдать за мелкими капельками воды, разлетавшимися во все стороны, когда Сейди проводила рукой по моим жестким коротким волосам.
— Тебе очень плохо, да? — тихо спросила она.
— Да, — сказал я послушно. Мне было незачем врать. И от этого признания мне стало легче. Действительно легче. — Но сегодня мне уже лучше. Это, наверное, из-за вчерашнего. Вчера столько всего случилось, и столько всего было сказано. Когда тебя что-то пугает, когда тебе по-настоящему страшно, надо просто рассказать обо всем этом людям, которых любишь, и тогда твои страхи не то чтобы исчезнут совсем, но уже перестанут казаться такими ужасными и безысходными, правильно? — Я снова пытался найти объяснение своему новому, более жизнерадостному настроению и очень надеялся, что оно все-таки обоснованно.
Читать дальше