Юрий Поляков - Три позы Казановы

…И вот перед нами пруд с тёмной кофейной водой, с жёлтыми кувшинками, с неровными берегами, поросшими осокой, крапивой и рогозом. На берегу усамой воды – странная старая ива. Её ствол похож на туловище огромного ископаемого ящера, вытянувшего длинную шею высоко вверх. Но что это? Откуда-то из-под ствола вьётся лёгкий дымок. Неужели кто-то посмел бросить окурок в заповедном месте? А может, прохожий в берете с петушиным пером обронил дымящуюся вересковую трубку? Проверим – раздвинем траву, присмотримся! Не может быть! У самой земли к коре, подобно ласточкину гнезду, прилепилась крошечная хижина, сложенная из щепок и веточек, обмазанных глиной. Крышу ей заменяют брошенные внахлёст клочки полиэтиленового пакета, а вместо печной трубы торчит обломок пластмассового мундштука. Он-то и дымит. В хижине есть дверь, сделанная из спичек, скреплённых проволокой. Откроем и заглянем внутрь…

…Там, в глубине хижины, виднеется очаг, сложенный из мелкой гальки. Горит огонь, и кипит вода в котле – винтовой пробке от маленькой коньячной бутылки. За столом, сделанным из спичечного коробка, сидит крошечный Кирилл, бородатый, как Монте-Кристо. Орудуя осиным жалом вместо шила, он чинит ботинки, сшитые из обрывка плащёвки. Рядом с ним Юлия, обёрнутая с японским изяществом в шёлковый лоскут. Она мерно качает люльку – кедровую скорлупку, подвешенную на тонких жилках к верхним балкам, – и поёт: «Мой Лизочек так уж мал, так уж мал!»

В скорлупке спит крошечный, точно комариная личинка, младенец, укутанный в белый лепесток. Рядом с Юлей, положив брудастую морду на лапы, дремлет серый дог. Тот самый, исчезнувший! Внезапно пёс открывает красные глаза, вскидывается и гулко лает. Дверь хижины медленно отворяется. Юля пугается и закрывает собой младенца. На пороге возникает страшно обросший человек с посохом. Одет он в невероятные лохмотья, похожие на маскировочный халат снайпера.

– Вы кто? – хрипло спрашивает Кирилл, сжимая в руках секиру – обломок безопасной бритвы.

Но тут из густой бороды выглядывает весёлое морщинистое лицо.

– Дедушка! Ты жив! – вскрикивает молодая мать, не веря глазам.

– А что мне сделается?

Дадим нашим героям несколько минут для счастливых возгласов, объятий, поцелуев, гаданий, на кого похож Лизочек.

– Как вы нас нашли?

– Я же старый гэрэушник! – усмехается старик. – Год к вам шёл! Чайком не угостите?

– Конечно!

Кирилл идёт к белому мешку, от которого тянется толстая верёвка, оканчивающаяся жёлтым картоном с надписью «Липтон». Художник, как хворост, берёт в охапку чай и бросает в кипящую воду. Юля тем временем накрывает на стол и ставит вместо чашек пневматические пистоны, а в качестве угощения – земляничину размером с дыню. От праздничной суеты просыпается Лиза и звонко кричит, наполняя сердца счастьем новой жизни.

Моя хорошая знакомая Антонина Сергеевна Афросимова была следователем по особо важным делам. «Важняк»! Или, если хотите, «важниха». Меня с ней свёл один художник – Кирилл Подрамников. Тоня была очень хороша: высокая шатенка со строгими глазами. Но знаете, есть женщины, которые относятся к своей красоте… Как бы это объяснить? Попробую… Вам, конечно, приходилось выбирать себе костюм? Тогда вы меня поймёте! Вы подбираете пару или тройку, чтобы ходить на работу, допустим, в школу. Я когда-то работал учителем, поэтому такой пример мне ближе. Примериваете – и он вам впору, подходит по цвету, даже по цене, но сидит при этом… Как выражались во времена моей юности, чересчур фасонисто. Тем не менее вы его берёте, надеваете и отправляетесь в школу, но вам кажется, будто коллеги-педагоги, даже ученики, лукаво отмечают «фасонистость» обновки, перемигиваются, мол, наш-то ботаник-то, оказывается, пижон! И вы начинаете стесняться этого костюма, надеваете его всё реже, реже и наконец вешаете в дальний угол шифоньера на радость моли…

Так вот, наша Антонина Сергеевна с детства, точнее, с отрочества, относилась к своей внешности, повторяю, весьма незаурядной, примерно так же, как к фасонистому костюму. Она стеснялась своей телесной одарённости! Бывают такие женщины. Редко, но бывают. А ведь тело не платье, его в шкап не засунешь. Уроки физкультуры в старших классах были для неё сущим мучением, она чувствовала себя дородной кустодиевской купчихой рядом с голубенькими пикассовочками. А какие взоры бросали на неё полузрелые одноклассники!