Через несколько месяцев он познакомил нас с новой подружкой. У Русской, как мы стали ее называть, был таунхаус в Челси, где пахло благовониями и повсюду стояли тибетские древности. Она снимала фильмы о нарушении прав человека, ездила по странам, терзаемым войной, всегда носила шелковое белье и дружила с далай-ламой и полковником Каддафи (про которого мама говорила, что «НЕПРЕМЕННО переспала бы с ним»).
– Хочешь положить ладан в тапочки, дорогой? – как-то раз спросила она у отца, когда мы с Рэйч сидели у нее на кухне и пили воду со льдом.
Увидев, как эта маленькая посторонняя женщина с блестящими волосами обнимает нашего отца, мы встревоженно переглянулись. Я не понимала, как он может так открыто демонстрировать свою привязанность к другому человеку. Как может он называть ее «дорогой» – ведь этим словом он все еще по привычке называет нашу маму? В доме этой экзотической, гламурной женщины с тихим дзен-садиком и безукоризненно белой кухней он казался чужим. Словно потрепанная пишущая машинка в современном офисе.
Блестящая международная журналистка должна была казаться идеальным партнером для того, кто не любит обязательств. Но когда появляются два короля, двор становится слишком тесным.
Их отношения продлились меньше года, а потом начались конфликты. «О боже, Русская выкинула паспорт вашего отца в Темзу», – смеялась мама. Теперь она стала таким же увлеченным наблюдателем за его эмоциональной жизнью, как и мы с Рэйч.
Через несколько месяцев мы нашли под ковриком у двери напечатанное письмо, адресованное «Кристине, Рэйчел и Эмили». Слова были напечатаны, но внизу красовалась надпись перьевой ручкой: «анонимка». Казалось, это последнее доказательство, которое выведет на чистую воду злодея из фильма в стиле нуар.
Неудивительно, что на «анонимке» имелась почтовая марка со штемпелем Челси.
– Майкл только что в третий раз стал отцом, – прочла сидевшая на диване, скрестив ноги, Рэйч. – Его сын, Миша, будет жить в семейном пансионе во Франции. ЭТОТ ребенок был запланированным и желанным. В отличие от ВАС двоих, которыми Майкла постоянно шантажируют.
– Значит, мы с Рэйч – это те двое, которыми его шантажируют? – спросила я.
– Именно, – рассмеялась мама. – Прелестно!
По словам мамы, Русская имитировала беременность, засунув под платье подушку.
– Никакого чертового Миши и в помине нет.
Миша так и не материализовался, но я всегда буду ему мысленно благодарна. «Двое, которыми его шантажируют», стали нашей фирменной подписью – так мы с Рэйч подписывали каждую нашу открытку маме.
Краткий период домашнего спокойствия в Холли-Виллидж (по крайней мере, для «двоих, которыми его шантажируют») подходил к концу. Мама вечно ругалась с «чертовыми Уокерами» из-за аренды, поэтому мы приняли предложение наших друзей переехать в их дом в Ислингтоне, пока они живут за границей.
Холли-Виллидж стал очередным кадром в ленте нашей истории. Мне было грустно смотреть на опустевшие комнаты, в которых угасала жизнь. А друзья мамы приехали с вином и мешками для мусора, чтобы помочь нам переехать в новый временный дом.
Триклу новое место не понравилось. Вместо волшебного сада он получил крохотный клочок городского асфальта. Он бродил вверх и вниз по металлической винтовой лестнице, заглядывал в три наши спальни, выбирая себе самого надежного ночного компаньона.
В воскресенье папа, как всегда, обедал с нами. Он помог нам убрать и помыть посуду, а потом принялся листать каталог художественной выставки, купленный Рэйч.
– Можно мне взять этот каталог Шагала, Рэйч? – неожиданно спросил он.
– Конечно. С тобой все в порядке, папа?
Он посмотрел на нее так, словно глаза ему застили слезы. Но у папы часто появлялись слезы, когда он целиком погружался в культурное событие. Ему было достаточно малого – стихотворения Т. С. Элиота, сонета Шекспира, фильма Орсона Уэллса.
– Да, все хорошо. Я очень вас люблю. Вас обеих. Спокойной ночи, девочки.
И он захлопнул за собой дверь.
На следующий день, вернувшись домой из школы, я обнаружила на коврике три белых конверта. На одном узнаваемым папиным почерком было написано «Эмми». Я вскрыла конверт и прочла:
«Дорогая Эмми,
Когда ты будешь читать это письмо, я уже буду в самолете на полпути в Новую Зеландию, где начну новую жизнь в одиночку. Прости, что не сказал тебе этого лично».
Письмо было прекрасно написано – и неудивительно. Оно было трогательным. Оно было почти разумным. Папа писал, что «должен сделать это ради себя», что там у него появятся новые возможности, которые изменят его положение. В конце он приписал: «Надеюсь, когда-нибудь ты сможешь простить своего старого отца».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу