Андрей Рубанов - Сажайте, и вырастет [litres]

Отыскав-таки нужные отмычки, я двинулся к выходу. Попрощался с охраной. Два веселых парня с удостоверениями слушателей Академии Генштаба, в званиях не ниже капитана, с боевым опытом – офицеры государства Российского – кивнули в ответ и снова перевели взгляды на экраны. Шестнадцать экранов. Шестнадцать точек съемки. Вид справа, вид слева. С фасада. С торца. Глядите в оба, ребята. Не дай бог, прорвется злоумышленник, лихой человек, мечтающий покуситься на кровные миллиарды.

В конце концов я выполз в теплый, пахнущий всеми лучшими запахами, электрически напряженный городской вечер. Хорошо пронзить его в белых льняных штанах! Хорошо пройти, раздвигая грудью московскую темноту – густую, сладкую. Хорошо также отправить к чертям собачьим босса Михаила, посылающего меня в тюрьму мановением длани, а также и весь бизнес, высасывающий душу, гнобящий совесть, – и без того она вся в дырах…

Но нет, нельзя; не сумею; не решусь. Пешки назад не ходят. Они или гибнут, или обращаются в могущественных ферзей.

Я отомкнул машину, сел и поехал. До Тверской улицы две минуты быстрой езды по полупустым дорогам.

Все меня гонят к девкам – и жена, и босс. Ладно, я попробую.

Далее – почти комикс, господа. Голый жесткий кич. Смачный и резвый. Навроде как японская манга, пацаны, только круче. На быстрой машине в глубины сверкающего рекламами города устремляется полупьяный самодовольный кретин с полными карманами денег. Не очень мускулист, но прищур хищен, а на губах – циничная усмешка. Он сплевывает на горячий асфальт. Атмосфера намагничена. Вот-вот что-то произойдет: или его арестуют, или у него отсосут.

Он видит группу нужных ему тел. Курят, оттопырив зады. Одна или две оттопырили грамотно, прочие бездарны, но стараются. У всех, однако, точеные фигурки, длинные ноги, умопомрачительные каблуки. Циничный нувориш лихо тормозит. Мгновенно подпрыгивает «мамка»: регулировщица незамысловатого процесса обмена тел на золото. Толстая, некрасивая, взрослая баба в спортивных штанах с лампасами.

На улице шумно, и она почти кричит. Приценяющийся клиент – тоже. Ведь только что во время езды он оглушил себя музыкой до почти бессознательного состояния.

– А? Чего? – надрывается женщина. – Два часа – сто пятьдесят! На всю ночь – триста!

Солидно, но развязно кивнув, клиент нажал на газ и умчал в темноту.

Ура! Первый шаг сделан – я приценился.

Дальше – к центру, вниз по Тверской, оставляем справа «Интурист», Центральный телеграф, уходим влево, огибаем гостиницу «Москва», оставляем слева Большой театр – и вверх, к Старой площади… Правый поворот – мимо Политехнического музея, к подножию гостиницы «Россия», вдоль него, снова направо – и вот я на набережной. Слева – черная московская вода, справа – красная Кремлевская стена. Ухожу перед Большим Каменным мостом вверх.

Проплывает мимо чугунная ограда родного, овеянного легендами, фантастического, единственного в мире Факультета журналистики.

Когда-то я гордился тем, что я его студент. Теперь все не так. Давным-давно, в прошлой жизни, во времена Совдепии, работа в газете считалась престижной, хорошо оплачивалась. Теперь репортер – голодранец и мученик. Я бросил любимую профессию – почему мне не жаль? Потому что профессия перестала быть доходной? Значит, я любил не профессию, а деньги? В очередной, тысяча первый раз я признался себе, что без денег и успеха не мыслю своей жизни, разозлился и вдавил педаль газа до упора.

Но чу! – противник не дремлет. Из чернильной ночной тени выскакивает фигура в синем, машет полосатым жезлом. Для удобства участников дорожного движения жезл светится. Не заметить его невозможно. Я послушно останавливаюсь и энергично покидаю авто.

Нынче модно делать по-американски: сидеть за рулем, не двигаясь, ожидая, когда инспектор сам приблизится, и затем разговаривать с ним через открытое окно. Страж закона стоит, переминаясь с ноги на ногу, водитель же утопает в мягком кресле. Но мы не в Калифорнии, мы исповедуем другой стиль общения – имперский. Мы уважаем и закон, и слуг его. Мы всегда готовы, со всем уважением, дать этим обветренным краснолицым беднягам немного денег. К тому же я пьяный.

Широко распахнув дверь машины, я ловко и незаметно проветриваю салон, освобождая его от алкогольных паров.

Но дядя в синей форме оказался не глуп; он сразу все почуял и понял.

– Что же вы, товарищ водитель?! – попенял он мне. – Употребляете?!

На улице шумно. Страж закона почти кричит, и пойманный нарушитель тоже. Ведь только что во время езды он оглушил себя музыкой до почти бессознательного состояния.