Андрей Рубанов - Сажайте, и вырастет [litres]

Министр сделался задумчив. В итоге новые бумаги так и не были приобщены к ДЕЛУ – и в марте процесс покатился к своему финалу.

Нанятый моей женой адвокат Александр Каплан действовал точно и радикально. Своей мишенью он избрал не двадцативосьмилетнего судью, а государственного обвинителя. На слушаниях адвокат откровенно зевал. Зато, когда очередное заседание заканчивалось и участники процесса гурьбой бежали курить, мой защитник активно действовал. Он брал прокурора под локоть, отводил в сторонку, просил у него сигарету и начинал убеждать.

Ничто так не сближает взрослых мужчин, как совместное употребление ядов. В начале весны прокурор, отведенный в сторонку в очередной раз, признался адвокату: да, парнишка ни при чем, это ясно как день, тут не о чем говорить.

Безусловно, прокурор тоже проявил хитрость. Перекуривать с адвокатами министра или с адвокатами аптекаря он посчитал рискованным делом. Он перекуривал исключительно с защитником самого безобидного из членов подсудимой банды.

То, что я самый безобидный и мне дадут меньше всех, выяснилось как-то само собой. Судья проявил ко мне минимум интереса. Двое народных заседателей, поворачиваясь ко мне, участливо смеживали веки. Министр бодро подмигивал. Чем ближе был финал, тем чаще билось сердце. А вдруг отпустят?

Тогда же я переправил на волю, своей жене, письмо. Попытался психологически подготовить ее к новым испытаниям. Ожидай пять лет, написал я. Отсижено почти три – осталось немного. Я получу срок и поеду в лагерь. Там – легче, там воздух, деревья. Я оживу, окрепну. И вернусь. Обязательно вернусь. Откуда угодно – из тюрьмы, из лагеря, из зоны, из пасти дьявола, – но я вернусь к тебе, моя любимая.

Наверное, в этой записке больше нуждался сам я, чем супруга. Уж она-то, без сомнения, давно себя подготовила к худшему. Такова защитная реакция человеческой психики.

В апреле выступил прокурор. Для министра он потребовал шесть лет, для фармацевта – пять. Меня – предложил освободить. По мнению обвинителя, к хищению бюджетных денег я не имел никакого отношения. Такой поворот событий означал, что меня, да, осудят – но только за неуплату налогов. Ведь я все-таки создавал фирмы-однодневки и осуществлял незаконные сделки. Мои правонарушения – остались за мной. И справедливое наказание воспоследовало. В самых последних числах апреля, стоя, стискивая пальцами железные прутья, я получил свой срок. Три года лишения свободы. Тут же судья применил какую-то мелкую амнистию и освободил меня из-под стражи прямо в зале суда.

Всего я просидел два года, восемь месяцев и тринадцать дней. Из них двести сорок суток – в следственной тюрьме «Лефортово» и еще два года – в изоляторе «Матросская Тишина». Они отпустили меня 28 апреля 1999 года.

Решетка – мощная, тяжелая, с часто расположенными толстыми прутьями; между ними – обвязка из стальной полосы. Крепкая, немного аляповатая конструкция. Не такая массивная, как в Лефортовском замке, и не такая грубая, как в тюрьме «Матросская Тишина», – и все же самая настоящая решетка. Устройство, мешающее забраться. Или выбраться. Что в целом одно и то же.

Сначала я должен ее изготовить. Снять размеры с оконного проема. Затем защитить глаза специальной прозрачной маской и нарезать металл. Расположить все детали на сварочном столе. Тщательно промерить рулеткой. Сменить маску на вторую – с темным стеклом. Накрепко приварить. Отбить молотком окалину со свежих швов. Торчащие кое-где заусенцы – согнать электрической ножовкой. Наконец, подозвать своих подсобников – Ахмеда, Саида, Керима, – поставить с их помощью изделие вертикально, прислонить к стене здания и покрасить.

Пока краска сохнет, я, не теряя времени, хватаю приставную алюминиевую лестницу и перфоратор «Макита», обматываю плечо несколькими витками силового кабеля и карабкаюсь на окно.

Заказ – двадцать четыре решетки на двадцать четыре окна первого этажа какого-то второстепенного корпуса второстепенной фабрики, производящей замысловатые детали, нужные в столь узком промышленном секторе, что я готов дать голову на отсечение: иной раз сами промышленники сомневаются в существовании этого сектора промышленности.

Так или иначе, вот вам новое здание из красного кирпича. Фабрика заработала. Возможно, не по профилю. Однако люди теперь не бродят вяло, праздными хмельными группами, по ее территории, а пробегают деловито, орут друг на друга (хороший признак) и прочими способами выражают свою активность.